– Мне трудно давать вам советы, потому что я и со своей жизнью разобраться не могу, – призналась Даша. – Но я бы на вашем месте не стала. Мальчик вас любит, вы его вырастили. Он уже потерял мать и отца. Будет несправедливо, если Илья потеряет приемную мать и сестру, которую искренне считает родной. Живите, Оля! Просто живите, и пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов.

– Ремарк. – Ольга чуть заметно улыбнулась и вытерла мокрые щеки. – Я подумаю над тем, что вы сказали. Может быть, вы и правы.

– Все это очень интересно. – Макаров сам слышал, каким скрипучим и неприятным стал его голос, – только ни на минуту не приближает нас к разгадке убийства Сэма Голдберга. Вы вряд ли могли быть его незаконнорожденной дочерью.

– Ну, конечно, нет! – воскликнула Ольга. – Что за глупость? У меня был и есть родной отец.

– Ну почему глупость: ваша мама могла забеременеть от иностранца в дни Олимпиады и уже беременной выйти замуж за вашего отца. То есть поступить так же, как вы сами спустя двадцать с лишним лет.

– А вы, оказывается, жестокий, – сказала Даша, с осуждением глядя на Макарова.

Он внезапно разозлился:

– Я не жестокий, я убийство расследую. И все эти сопли, которые вы тут распустили, к нему не имеют никакого отношения. Ольга, отвечайте, вы когда-нибудь раньше слышали о Сэме Голдберге?

– Нет, конечно. И чтобы окончательно заверить, что напрасно меня подозреваете, скажу, что мои родители поженились в 1976 году, и у них до меня был еще один ребенок, мой старший брат, только он умер от пневмонии в возрасте полутора лет, и уже после этого родились мы со Светой. Моя мама никак не могла быть тем Жаворонком, о котором рассказывал американец. А теперь извините, мне нужно идти. Надо проверить, чем там занята Саша.

Она вышла из комнаты, и на лестнице послышались ее тяжелые шаги.

– Злитесь? – спросил Макаров у Даши. – Вижу, что злитесь.

– Я не знаю, – честно призналась та. – Все так перепуталось. Мне очень жалко Ольгу, правда, но и Сэма тоже. Поэтому, если вы можете найти его убийцу, то сделайте это, пожалуйста.

– Я стараюсь, – ответил Макаров. Он и сам не знал, почему ему хочется достойно выглядеть в глазах этой женщины. Пожалуй, даже лучше, чем он есть на самом деле. – Что ж, мы сделали большое дело. Вычеркнули еще одного человека из списка подозреваемых.

– Это очень тяжело…

– Что именно?

– Ваша работа. Если каждый раз вам приходится выслушивать признания, которые выдираются из души и памяти с кровью, то это очень трудно.

– Наверное, я привык, – подумав, сказал Макаров. – Говорят, что у каждого врача есть свое кладбище. Психологам и полицейским действительно приходится слышать много того, что они предпочли бы не знать. Но поверьте мне, Даша, в жизни каждого человека есть страницы, которые не хочется перелистывать, истории, к которым не хочется возвращаться, и периоды, которыми нельзя гордиться. Это нормально.

– Свой скелет в шкафу, – задумчиво сказала молодая женщина.

– Вот именно.

Макаров открыл форточку, словно желая выпустить из комнаты витающую в ней горечь Ольгиного рассказа, и они с Дашей спустились на веранду, где почти никого не осталось. Актриса Холодова уже закончила на сегодня свое занятие и ушла к себе. Маргарита собирала разбросанный реквизит, а за дверью Татьяна и Михаил в четыре руки накрывали столы к ужину.

Через окно было видно бредущего от своего домика Игоря Арнольдовича, в беседке, тесно прижавшись друг к другу, стояли Игнат и Настя, а у залитого водой мангала разговаривала по телефону «австриячка» Анна. Интересно, почему она все время уединяется, чтобы позвонить?

Елизавета, сидя у камина, читала книгу. Паулины, Ольги и Ильи нигде не было видно, как и девочки Саши, трудного ребенка с синдромом Аспергера. Лишь на столике в углу остался рисунок, над которым она с упоением трудилась почти весь день. Сам не зная зачем, Макаров подошел поближе и взял листок в руки. За спиной он слышал дыхание Даши, его добровольной помощницы, которая, кажется, большая молодец.

Перевернув листок, Макаров вдруг почувствовал, что перестал дышать. На бумаге с помощью обычной шариковой ручки был нарисован пчак. Тот самый, который до сих пор торчал из груди запертого в своем люксе Сэма Голдберга.

Стоящий рядом мужчина волновал Дашу. С учетом того, что после развода мужчин она панически боялась и старалась обходить по большой дуге, это было странно. Волнение, от которого внутри колыхалось что-то вроде лимонного желе, она списывала на необычность ситуации.

Еще бы, до этого ей никогда не приходилось становиться героиней классического детектива, в котором труп и с десяток подозреваемых оказывались отрезанными от остального мира стихией, к примеру, сошедшей горной лавиной или сильным снегопадом. В их случае речь шла о размытой дороге, но сути дела это не меняло.

Мужчина – герой детективного романа – сейчас был отчего-то взволнован. Это было тоже странно, поскольку еще пару минут назад, во время разговора с Ольгой Тихомировой, он держался спокойно и отстраненно, словно трагическая история женщины не вызывала в нем никакого отклика, хотя в глубине души Даша была убеждена, что это не так.

Зато сейчас он разволновался только от того, что держал в руках листок бумаги с рисунком какого-то кинжала – мастерски выполненным, надо признать.

– Это что-то значит? – тихонько спросила Даша.

Он дико посмотрел на нее, словно не понимая сути вопроса.

– Что?

– Вы так разволновались из-за этого рисунка. Он что-то значит?

Евгений словно отмер, шумно выдохнул, взлохматил волосы. Прическа у него была не очень аккуратная, словно стригся он от случая к случаю и не у очень хорошего мастера. Бывший Дашин муж уделял этому вопросу гораздо больше внимания.

– Даша, как вы думаете, что нарисовала эта странная девочка, Саша?

– Нож, – уставившись на рисунок, честно ответила она. – Или кинжал. Я в этом не очень разбираюсь.

– Это пчак, – сказал Евгений, – среднеазиатский нож, мне о нем наш хозяин рассказывал, Михаил Евгеньевич. Понимаете, Даша, какая штука: у него пропал как раз такой, а потом нашелся. Именно этим ножом убили вашего Сэма.

– Как? – Даша отшатнулась. – Евгений, а вы в этом точно уверены?

– Ну, тот пчак, которым Михаил Евгеньевич рубил мясо на шашлыки, я не видел, зато тот, что вогнали в грудь американцу, разглядел очень хорошо. А вы?

– Нет, – призналась Даша. – Как увидела Сэма, чуть в обморок не упала. Я видела рукоятку ножа, но, конечно, не разглядывала его.

– Вот, а наша странная девочка, получается, разглядывала.

– С чего вы взяли?

Евгений поморщился, недовольный ее недогадливостью.