Схватившись за оружие, я ждала, когда мой спутник выйдет наружу в поисках источника странных звуков, но даже я не готова была увидеть то, что он за шкирку извлечет из-под кареты. Продрогший и окоченевший, с синюшним лицом и скрюченными от мороза пальцами, передо мной понурив голову стоял Арно собственной персоной, неизвестно каким чудом не свалившийся по дороге под колеса несущегося на полном скаку экипажа.

– Что ты здесь делаешь, Арно? Хоть представляешь, что сейчас творится в поместье из-за твоего исчезновения, негодник?

Крепко зажмурившись, он был намерен хранить молчание, но странное шевеление под его одеждой, а затем последовавший за ним тонкий скулеж нарушили все его планы.

– Что там у тебя? – протянув руку, я заставила его выудить из-за пазухи крошечного щеночка, недовольно щурившегося от слишком яркого света. Дрожащий и голодный, он уткнулся носом в палец держащего его мальчишки, видимо, принимая его за маму.

– Это подарок… Мой тебе, – чуть не плача выдавил из себя мальчуган. Я не хотел, чтобы ты узнала о нем сейчас и вернула нас домой.

– Вот как? – я не знала, плакать мне или смеяться. – И кто же из вас двоих мой подарок?

– Оба? – неуверенно поднял глаза Арно, умоляюще прижав руки с зажатым в них щенком к груди. При этом силенок своих он несколько не рассчитал, так как вторая половина подарка, возмущенная грубым обращением, в знак протеста громко затявкала и тут же обмочила одежду обидчика.

– Ну и что мне теперь с вами делать? – всплеснув руками, я приложила их к вискам.

– Надрать уши и отправить обратно, – без тени улыбки буркнул Нино, и в этом я была с ним согласна, но тут, видя, что проигрывает, Арно решил вытащить из рукава последний козырь:

– Я не вернусь обратно, хоть режьте! Как наследница Фонтаны, ответственность за меня несешь ты, а не твоя бабуля! Мы с Клодом дали клятву защищать тебя, и теперь, когда Клода больше нет, его дело ложится на мои плечи, хочешь ты этого или нет.

– Арно, не зли меня. Послушай…

– Нет, это ты послушай! – мальчишка вскинул голову, и глаза на его чумазом личике совсем не по-детски засверкали. – Я достаточно взрослый, чтобы самому принимать решения, где жить и кому служить. Прогонишь, что ж, дело твое, но только знай, что и тогда я не вернусь в поместье, а отправлюсь в столицу, примкну к черни и окончу свои дни с петлей на шее, болтаясь на Гревской площади, так и знай!

Он не блефовал. Слишком уж хорошо мне был знаком по-ослиному упрямый характер мальчишки, являющийся точной копией моего. И если уж он принял решение, то непременно сделает все именно так, как и задумал. И пока я, застывшая как статуя, взвешивала про себя все «за» и «против», он, видимо, принявший мое молчание за отказ, шмыгнул напоследок носом и, запихнув обратно под одежду упирающийся комочек с шерстью, решительно зашагал в сторону, противоположную той, где находился Одемар:

– Мы им не нужны, малыш. Пойдем, обещаю, что позабочусь о тебе…

– Стоять! – поражаясь собственной реакции, рявкнула я, и когда он, не обращая внимания на мои слова, даже не обернувшись, продолжил идти, бросилась ему вдогонку и, схватив за одежду, заставила повернуться к себе лицом:

– Никогда не ставь мне условий, сопляк! Это понятно? – И когда он нерешительно кивнул и в поисках поддержки перевел взгляд на Нино, я схватила его за подбородок и заставила посмотреть на себя. – Бог свидетель, я пыталась уберечь тебя. Я даже была готова отказаться от собственных планов, которые не могли бы быть осуществлены без твоей помощи, лишь бы оградить тебя от бед и зла. Но ты сам сейчас лезешь на рожон.

– Так вот почему ты приехала? Ради меня? Я нужен тебе, признайся!

– Нужен, очень нужен, Арно. Но то, что я задумала, крайне опасно. Один неверный шаг, и за наши жизни никто не даст и ломаного су.

– Не бойся, Роза, мы со всем справимся. Теперь, когда я с тобой, никто и ничто не сможет навредить тебе!

И словно в подтверждение его слов, голос подал и мой «подарок», явно недовольный пребыванием в мокрой одежде, которую, к слову, сам же и обмочил.

– Ладно, давай сюда этого защитничка, – я забрала у него и не думавшего сопротивляться щенка и завернула в край теплого плаща, где он тут же уснул, решив, что вернулся к маме-собаке. – И учти, убирать за своим подарком будешь сам. А теперь марш в карету, пока я не передумала.

– Есть, капитан!..

– Прости, но я никак не могу понять твоего маниакального стремления окружать себя сирыми и убогими. Сначала та девица из борделя Бута, из-за которой, собственно, ты и настроила всех против себя, затем старик, забивающий твою голову глупыми бреднями об истинном предназначении женщин, почему-то опуская их обязанности как хранительниц очага и заботливых жен и матерей, а сразу переходя к завоеванию мира. Ну, ладно Нино… я еще могу понять его чисто мужской интерес к красивой женщине, который он упорно маскирует под желанием служить ее интересам. Не одобряю… но понимаю. Но хоть убей, не могу понять, какой интерес для тебя представляет хилый и крайне несдержанный на язык молокосос? Для чего, ради всего святого, понадобилось тащить его с собой, да еще и в условиях крайней секретности, когда ты и за свою-то жизнь поручиться не можешь?

Разговор происходил на палубе «Смерча», спустя неделю после нашего отплытия из Марселя. Воссоединившись с Патрисом и Ренардом в Париже, где они к тому времени закончили улаживать дела, в том числе и касающиеся их общего наследства, я, рассчитывая перед отъездом навестить еще одного старого друга, была озадачена словами Патриса о том, что Жюстен де Кресси отказался встречаться со мной и настоятельно рекомендовал моему посланнику поторопить своенравную принцессу с отъездом из Франции, где он больше не может гарантировать ей безопасное нахождение.

Что это могло означать? Неужели я чем-то его обидела?

Не желая верить в то, в чем так настойчиво пытались меня убедить, я решила самолично отправиться к дому шевалье и потребовать объяснений. Но меня ждало разочарование. Служанка де Кресси огорченно сообщила, что присутствие помощника начальника полиции срочно понадобилось на одном из судебных разбирательств, для чего он вынужден был уехать из столицы, и раньше следующего месяца ждать встречи с ним бессмысленно.

Сказать, что я была огорчена, – ничего не сказать. Застыв перед закрывшейся дверью, я раз за разом прокручивала в голове события последней встречи в попытке разобраться, чем же я могла заслужить подобное отношение со стороны человека, признавшегося мне, любви…

Господи! Вот же оно! Я искала ответ на глубине, а он все это время был на поверхности. Сцены последнего разговора с де Кресси перед тем, как я села в лодку, вновь возникли перед глазами, и словно бы издалека я услышала знакомый голос, произносящий полные боли слова: «Прощайте, принцесса! Теперь, когда вы навсегда покидаете Францию и я вас больше никогда не увижу, позвольте мне открыть вам сердце, которое бьется только ради вас. Поверьте, я никогда бы не осмелился открыть своих чувств, если бы не был уверен в том, что мы никогда больше не увидимся с вами.