Веселье затянулось допоздна. Ворота были уже закрыты, и Патрис, пользуясь приглашением Ангуса провести ночь в форте, с помощью слуги добрался до отведенной комнаты, где замертво рухнул на кровать.

Он сделал последний глоток и, отбросив ставший ненужным бочонок, как завороженный уставился на тонкую струйку темно-красной жидкости, потекшую из него на земляной пол. Патрис не был суеверным, но сейчас готов был поверить во все что угодно, лишь бы не отождествлять виденное с кровопролитием, которого, увы, при любом раскладе избежать не удастся. Вопрос был лишь в том, чья именно это будет кровь?

Ангус и Бут не были ему чужими. Неизвестно еще, как сложилась бы судьба галерного раба, если бы шотландец не взял бы его под свое крыло и не научил выживать в жестоком мире. А Бут… Садист и негодяй, не заслуживающий жалости и снисхождения. Но в память о Ниссе он должен был дать ему шанс. Один… самый последний. Даже если Шанталь не поблагодарит его за это.

Хлопнув себя несколько раз по небритым щекам, чтобы прогнать остатки хмеля, он, натянув на голову шляпу, отправился на поиски бывшего тестя, который по утрам имел привычку проводить время в своем кабинете за просматриванием отчетов.

Как Патрис и предполагал, Фэйзил сидел за рабочим столом и, макая гусиное перо в чернила, вносил поправки в лежащие перед ним бумаги. Он лишь на мгновение отвлекся от работы, коротко кивнул в знак приветствия и вновь вернулся к прерванному занятию, как если бы был один.

– Фэйзил, нам нужно поговорить, – не дождавшись приглашения сесть, Патрис снял шляпу и, подвинув к столу стул, сел, положив ногу на ногу.

– Я занят. Поговорим в другой раз, – раздалось в ответ.

«Но другого раза может и не быть!» – хотелось крикнуть Патрису, но он сдержался. «Нисса… Помни о Ниссе…» – упрямо твердил внутренний голос, непонятно почему сочувствующий тому, кто в этом сочувствии не нуждался.

– Фэйзил, это важно. Речь идет о Розе, девушке, которой ты вынес приговор…

– Она еще жива? – не отрываясь, как бы между делом спросил Бут. – Жаль. За что я только плачу этим бездельникам, неспособным справиться с одной бабой.

«Держи себя в руках. Ради памяти Ниссы и ребенка…»

– Фэйзил, я прошу тебя, забудь о мести. Она еще совсем дитя, намного моложе твоей дочери, когда…

– Когда я потерял ее из-за тебя? Ты это хотел сказать? – отбросив листы в сторону, Бут злобно уставился на гостя. Все его показное спокойствие разом улетучилось. – Моя дочь – единственное, что у меня было, и ты отнял ее у меня! Ты! Лишив меня всего самого дорогого! – он с силой опустил кулак на спинку кресла. – И сейчас, когда мой ангелочек гниет в могиле, ты имеешь наглость заявляться сюда и просить за свою девку? Ни за что! Она сдохнет! Но не сразу… Сперва я заставлю ее помучиться, наслаждаясь каждым мигом ее страданий, и уж потом, когда от нее мало что останется, я воткну нож ей в сердце и поверь, получу просто колоссальное удовольствие от вида ее крови на своих руках.

Бут протянул вперед ладони с растопыренными пальцами, безумным взглядом уставившись на них так, словно на них уже была кровь его жертвы.

Патрис встал. Руки тряслись от желания выхватить шпагу и пронзить насквозь сидевшего перед ним слизняка. Господь свидетель, он пытался спасти недоноска от смерти, но он сам выбрал ее. Ах, если бы не слово, данное Шанталь, не вмешиваться в ситуацию с Бутом, а дать ей сделать все самой, он не мешкал бы ни минуты. Но он обязан был подчиниться, иначе лишится расположения крайне осторожной во всем, что касалось доверия, девушки.

Тщательно контролируя выражение своего лица, чтобы ненароком не выдать обуревавших его чувств, Патрис коротко кивнул и, подхватив шляпу, вышел из кабинета, тихо прикрыв дверь вместо того, чтобы разнести ее в щепки, как того требовала душа. Едва слышный шорох, и чья-то тень мелькнула на расстоянии пары-тройки метров от него, как по волшебству растворившись в полутемном коридоре. Но это не насторожило капитана, а, напротив, вызвало на его губах легкую усмешку, которая не сходила с его губ до самого вечера, когда вновь пришлось принять приглашение на трапезу от подозрительного Ангуса, предпочитающего держать предполагаемых врагов максимально близко к своей персоне.

Раз за разом произнося тосты за здоровье шотландца, он не забывал следить за тем, чтобы кубок его кубок не оставался пустым. Пусть вдоволь напьется, потому что завтра ему будет уже не до выпивки…

Утро на Тахмиле выдалось ярким, солнечным, что уже само по себе было хорошим знаком для крайне суеверных моряков, искренне верящих во всевозможные приметы и байки о дьявольских проклятиях, поэтому все только обрадовались благополучному прибытию сразу шести кораблей, снизу доверху нагруженными богатой добычей, которую их капитаны с гордостью демонстрировали своим менее удачливым собратьям.

По такому случаю жадный до наживы король распорядился вечером устроить большой пир в главном зале крепости, для чего дополнительно наняли людей из числа местных жителей, среди которых особенно требовались в роли подавальщиц молоденькие девушки, призванные для того, чтобы компенсировать соскучившимся по женской ласке морякам долгие месяцы воздержания.

Это оказалось очень кстати. После того как мы столько времени ломали головы над тем, как незамеченными попасть внутрь укрепления, сама судьба преподнесла нам неожиданный подарок. Оставалось только грамотно им воспользоваться. Мысль о том, чтобы появляться там в мужском платье, была отметена сразу, в нем меня узнала бы каждая собака. Решение нашлось довольно быстро: в одном из шкафов висела женская одежда, судя по всему, принадлежащая покойной жене Патриса, который до сих пор упорно хранил о ней воспоминания.

О эта сводящая с ума ревность! Пусть даже и к той, кого уже давно не было на свете. Я ненавидела себя за то, что несмотря на все старания так и не смогла избавиться от всепоглощающего чувства к этому человеку, делающего меня уязвимой и слабой. Нет, так не пойдет! Любовь – непозволительная роскошь для той, кто посвятил себя ненависти и мести. Нужно любой ценой вытравить ее из своего сердца, иначе мне не останется ничего другого, как уничтожить ее источник – убить Патриса.

Так, борясь с собой я, с помощью Берты, вызвавшейся меня сопровождать, начала приготовления к вечеру.

На мне по-прежнему были мужские штаны, заправленные в сапоги, но они были скрыты от посторонних глаз под широкой коричневой юбкой с оборками, которую умелая мастерица Берта перекроила так, чтобы при необходимости ее легко можно было скинуть, не боясь запутаться в длинном подоле, сильно замедляющем движения. Белоснежная сорочка была слегка приспущена на плечах, а черный плотный корсаж на шнуровке красиво подчеркивал высокую грудь, призванную отвлекать на себя внимание от лица, которое раньше времени не должно быть узнанным.

«Марку» временно прикрыл собой повязанный на шее ситцевый платочек, а волосы спрятались под выдающимся своими размерами чепцом, чьи рюши не только свисали сзади до середины спины, но и спереди закрывали пол-лица.