Вторая атака на власть началась осенью 1916 года. И теперь разошедшаяся «общественность» уже не обращала внимания ни на победы, ни на преодоление кризиса со снабжением армии. Поводы брались вообще с потолка, настроения накручивались самыми махровыми слухами и сплетнями. Об «измене» царицы, о якобы готовящемся сепаратном мире. Французский посол Палеолог в своих дневниках глубокомысленно записывает откровенный бред. Что «правительство организует голод, чтобы вызвать волнения и расправиться с социалистическими партиями». Или — что пораженческие теории Ленина поддерживаются лишь небольшой кучкой лиц… «подкупленных охранкой»!

В вину правительству либералы выставляют даже и свои собственные действия! Гучков пишет, что «гниющий тыл грозит доблестному фронту», и страну может ожидать «пожар, размеры которого трудно представить». Хотя, спрашивается, а кто выступал «бактериями», вызывающими гниение? И поджигателями «пожара»? Уже накануне Февраля, вовсю взбаламучивая народ и раскачивая его на массовые провокации, либералы со своими зарубежными друзьями муссировали версию, будто… революция преднамеренно готовится правительством, чтобы подавить ее, разогнать Думу и под предлогом волнений заключить пресловутый сепаратный мир с немцами… Словом, такое впечатление, будто слушаешь сенсационные «журналистские расследования» нынешней «прогрессивной» телеканализации…

Апофеозом второй атаки стала сессия Думы, открывшаяся 14 ноября. Распоясавшаяся оппозиция совсем взбесилась. Министров освистывали и выгоняли вон. Прозвучала знаменитая скандальная речь Милюкова, вываливавшего негативные факты и рефреном повторявшего: «Глупость или измена?» Эта речь потом распространялась по рукам в миллионах экземпляров. Зачитывались резолюции прогрессивного блока: «Как считает вся Россия, совместная работа общественных сил с правительством невозможна, а без этого выиграть войну нельзя». За сим следовали те же требования — «ответственного министерства». 5 декабря депутат-монархист Марков-второй оскорбил Родзянко, назвав его «мерзавцем» — за то, что председатель Думы допускает такое. После чего Родзянко получил в поддержку массу писем и телеграмм с выражениями сочувствия и поддержки, совет профессоров Петроградского университета избрал его своим почетным членом, а правительство Франции на следующий день наградило Большим орденом Почетного Легиона. Что ж, союзники продемонстрировали свою позицию достаточно выразительно.

Первый православный монарх Руси, Св. Равноапостольный князь Владимир, приняв крещение, перестал казнить разбойников. И в его княжестве умножился бандитизм, мирные граждане не могли спокойно жить из-за разгулявшейся преступности. Тогда к Владимиру обратились пастыри Церкви, спросили: «Для чего не караешь злодейства?» Он ответил: «Боюсь гнева небесного». Священнослужители разъяснили ему: «Нет, ты поставлен Богом на казнь злым, а добрым — на милование». Указали, что должно карать преступника, «но с рассмотрением», обеспечив тем самым мир и спокойствие державы, которую вверил ему Господь. И князь быстро навел порядок в Русской земле.

Последний (до нынешнего времени) православный монарх России, Николай II, был по натуре совсем другим человеком. Очень четко его характеризуют слова, сказанные Родзянко после одного из докладов: «Почему это так, Михаил Владимирович. Был я в лесу сегодня… Тихо там, и все забываешь, все эти дрязги, суету людскую… Так хорошо было на душе… Там ближе к природе, ближе к Богу…» Он не любил касаться всякой грязи, пытался оставаться в стороне от склок и интриг. Был противником серьезных мер противодействия оппозиции. Противником жестокости. И он не стал героем. Он стал Великомучеником.

Да и то сказать — над ним же довлел 1905 год, когда вся мировая «общественность» поливала его потоками грязи как «палача» и «убийцу». Николай Александрович не хотел, чтобы это повторилось. Довлел над ним и союз с Англией и Францией, в открытую поддерживавших либералов. Ну как во время войны ссориться с союзниками? И он тоже пытался соединить несоединимое. Старался быть «над политикой», желал некоего общенародного единства, которое связало бы и «правых», и «левых». А его уже не было. Он искренне хотел добиться взаимопонимания с российской «общественностью». Но в том-то и дело, что такое понимание должно быть взаимным. А оппозиция закусила удила и требовала лишь уступок, уступок и уступок. Он пытался лавировать между крайностями, держаться золотой середины — а получалось только хуже.

Получалось, что он в угоду «общественности» снова жертвовал своими верными слугами, вроде генерала Ренненкампфа. И миловал проходимцев и вредителей, вроде упоминавшихся сахарозаводчиков Бабушкина, Гепнера и Доброго. В попытках достичь компромисса государь снимал министров, на которых обрушивалась оппозиция. Но ее подобные «успехи» только раззадоривали, воспринимались как «победы», как признаки слабость власти, и либералы еще больше наглели. А новые министры становились точно такими же объектами нападок, как старые. Царь шел и на более серьезные уступки, назначал таких министров, которые были бы угодны «общественности», как генерал Поливанов. Но они разваливали дела, сеяли неразбериху, мешали нормальной работе правительства. И царь перенацеливался в другую сторону, назначал других — по принципу «верности». Что становилось поводом для очередного раздражения оппозиции. Или «верные» министры оказывались попросту некомпетентными. Или даже не успевали войти в курс дел…

Пошла настоящая кадровая чехарда. Ну о каком порядке в стране можно было говорить, если всего за год сменились 4 премьера, 4 министра внутренних дел, 3 министра иностранных дел, 3 военных министра, 3 министра юстиции, 4 министра земледелия, 3 обер-прокурора Синода…? И к грозным событиям Февраля у руля государства оказался худший из всех возможных составов правительства. Премьер — дряхлый 66-летний Н. Д. Голицын, который сам о себе говорил, что его «из нафталина вытащили». А фактическим «двигателем» в правительстве стал министр внутренних дел Протопопов. Бывший вице-спикер Думы, бывший прогрессист. Нет, он не был заговорщиком и тайным врагом царя. Он был просто неумным человеком, карьеристом и интриганом.

Он быстро заметил, что царю нравятся успокоительные, уверенные доклады. И при нем великолепно отлаженный аппарат полиции, жандармерии, охранного Отделения заработал вхолостую. Они знали все, докладывали о заговорах, сборищах, планах подрывных действий. Все эти доклады были после революции обнаружены в шкафах и столах Протопопова. Но царю шли другие доклады, бодрые и оптимистичные. Будучи впоследствии арестован Временным правительством, а позже большевиками (которые его и расстреляли), Протопопов признался, что писал заведомую ложь, абы угодить. И царю нравилось, что нашелся наконец-то министр, который не озадачивает его проблемами и справляется сам — и ведь как умело справляется! Без скандалов, арестов и других «непопулярных решений»…

Были ли в России здоровые силы? Да, были. И немалые. И предлагали царю опереться на них. Он этим не воспользовался. В ноябре 1916 г. ему была передана записка из кружка Римского-Корсакова, а в январе 1917 г. — из кружка Говорухи-Отрока, где излагались предложения, которые сейчас кажутся азбучными истинами не только для предреволюционной ситуации, но и вообще для государства, ведущего большую войну.