Открытка была сделана в основном из склеенных между собой старых наглядных пособий, и, судя по её огромным размерам, Касим надеялся с её помощью выиграть атаку обаяния. Она до такой степени вывела Пегс из себя, что та завопила:

– Я не средство для достижения твоей цели выиграть какое-то идиотское состязание! Ради Йонте или нет – мне плевать! – Вывалив на голову Касима свою крошечную порцию лосося, она выскочила из вагона.

Пока Касим кое-как выуживал рыбу из волос, Флинн бросила быстрый взгляд в сторону учительского стола – и обрадовалась, что Вильмау её не заметил. Зато Даниэль, глядя на них, посмеивался и подмигнул ей, словно ссора между Пегс и Касимом – единственное, что её могло волновать. В общем, с ним о Йонте тоже не поговоришь.

Оставался ещё Фёдор. Прежде всего Фёдор. Но когда после самостоятельных занятий и ужина она переступила порог складского вагона, чтобы извиниться перед ним за неудавшийся поцелуй носами, его там не оказалось. Флинн со вздохом опустилась в провисший гамак между стеллажом с предметами для нужд школы и стеллажом с продуктами.

Здесь чудесно пахло персиками и дымом. Казалось, Фёдор здесь, рядом. С какой-то приятной дрожью Флинн забралась поглубже в покрытое копотью полотно. Она ощущала подпрыгивание металлических колёс на рельсах и покачивание поезда вверх-вниз, словно это был не поезд, а ковёр-самолёт, слышала шипение, когда паровоз выпускал пар до самых звёзд, и механический рёв паровоза, скрывающегося сразу за тяжёлой железной дверью, за которой так часто исчезал Фёдор.

Флинн ещё никогда не видела паровоз изнутри, потому что богато украшенная дверь служила для всех павлинов границей. Но она представляла себе это место немного похожим на ад: с языками лижущего тебя пламени и воздухом, настолько насыщенным копотью, что даже свет созданной по магической технологии шахтёрской лампы не указал бы дороги оттуда.

Флинн решила подождать здесь, пока эта адская пасть не изрыгнёт Фёдора. Взяв томик «Анны Карениной», она стала его листать. Книга не была одной из библиотечных, в тканевом переплёте, а представляла собой зачитанное издание в мягкой обложке, на задней стороне которой даже сохранился старый ценник: «99 шведских крон, «Тимоти и Никс», Уппсала».

Флинн во все глаза смотрела на ценник. Разве не Фёдор объяснил ей, что почтовая открытка, которую прислал Йонте, куплена в лавке «Тимоти и Никс» в Уппсале?

Фёдор утверждал, что не знает Йонте, но тут Флинн поняла, что этого просто не может быть. В конце концов, они оба сели в поезд в одно и то же время: около двух лет назад. А сейчас и этот ценник свидетельствовал о том, что они оба что-то покупали в Уппсале. Это не может быть просто случайным совпадением.

Поезд грохотал по заснеженным лиственничным лесам, а Флинн размышляла, намеренно ли лгал ей Фёдор. Эта мысль вызывала боль. Флинн дрожащими пальцами перелистывала книгу – и вдруг из неё выпорхнули на пол две фотографии. Быстро подобрав их из смеси угольной крошки и пыли, Флинн сдула с них грязь. На обеих был один и тот же человек: стройная девушка с пучком, с которой Фёдор встречался на вокзале во Львове.

На портретной фотографии её круглое кукольное личико обрамляли тёмные блестящие как шёлк волосы. Лицо казалось таким юным, что Флинн на миг испытала облегчение, но на другой фотографии девушка была изображена на сцене в тончайшем платье и с собранными в строгий узел волосами и, по мнению Флинн, выглядела довольно взрослой и величественной, как царская дочь. Внезапно Флинн пронзила – почти физически ощутимо – мысль, что именно такой тип девушки идеально подходит Фёдору. Строгая. Уверенная в себе. С решительным взглядом.

Поэтому, обнаружив, что её «благостный» список уже не висит на стене рядом с гамаком, Флинн совсем не удивилась.

В душе у неё глухо шевельнулось что-то болезненное. Несколько секунд она, как громом поражённая, сидела в гамаке, поглаживая ушибленный нос, а затем в конце вагона оглушительно грохнула железная дверь, и следом из-за стеллажей протопал Дарсоу, один из машинистов. Угольно-чёрными кошачьими глазами тут же высмотрев в тёмном углу Флинн, он замер и облизнулся, словно кот, приметивший воробья.

– Здесь не место для маленьких девчушек, – тихо прошипел он, резким кивком головы приказывая Флинн покинуть складской вагон.

Сердце бешено колотилось в груди Флинн. Она поднялась и на ватных ногах пошла в багажный вагон. Каждый шаг давался ей словно через силу. Чем дальше удалялась она от паровоза – через ароматно пахнущий чайный бар, через сияющую библиотеку, по звенящим от мороза соединительным мостикам между вагонами, – тем больше немело тело. Наконец и сердце стало казаться пустым и мутным, как одна из бутылок с водой, замёрзших на холоде складского вагона.

В эту минуту Флинн подумала, что в поезде у неё никого нет. Просто уму непостижимо: Пегс с Касимом ссорятся из-за всякой ерунды, Даниэль только посмеивается над этим, а Фёдор… Фёдор её обманул. К тому же у него постоянные отношения с девушкой. Неужели он не понимает, как много для неё значит? И разве он не мог сказать правду – по крайней мере о Йонте?

Йонте. Стремление найти его так воспламенило сердце Флинн, как этого не случалось уже много дней. Возможно, с каждым днём их встреча всё ближе.

– Как ты думаешь, что Фёдор нашёл в этой девчонке с вокзала? – спросила этим вечером Флинн у Пегс, стоя в коридоре у ванной комнаты, где опять образовалась небольшая очередь. Похоже, Файви Мустаки плескалась уже полчаса. – Ну, то есть кроме красоты, – прибавила Флинн, не глядя на Пегс. Вместо этого она упорно высматривала что-то в темноте за окном. – Наверное, она очень славная и простая, – бормотала Флинн. – В общем, полная противоположность мне. – Сердце у неё разрывалось от тоски.

Весь вечер она размышляла о той девушке на вокзале и пришла к выводу, что ведёт себя глупо. Во Всемирном экспрессе были дела поважнее. И всё же избавиться от этих мыслей ей не удавалось.

За ними в хвосте очереди кто-то тихо засмеялся. Высунувшись из-за спины какой-то третьеклассницы, на них насмешливо смотрела Гарабина.

– А может, ты думаешь о кочегаре больше, чем он вообще в состоянии думать? – неприязненно спросила она.

Флинн почувствовала, как лицо её разгорается гневом. Она упорно не сводила глаз с Гарабины, не находя слов, чтобы дать достойный отпор.

По счастью, Пегс прошипела разъярённой кошкой:

– А ты что здесь забыла, Гарабина? Твоё купе во втором вагоне. На всякий случай, если ты не умеешь считать: это первый.

Флинн благодарно улыбнулась Пегс. Третьеклассница между ними закатила глаза, услышав ответ Гарабины: