Я поблагодарила Лидию Максимовну и Аду Борисовну, пообещала, что книги из издательства доставят на следующей неделе, встала и ойкнула.

– Что с вами? – спросила Хотенко.

– В спину словно раскаленный гвоздь воткнули, – пожаловалась я. – Уже второй раз это случается.

– Нерв защемило, – поставила диагноз директриса. – У меня тоже так было. А потом… давно, года, может, три-четыре назад, точно не помню… пришел к нам корреспондент журнала… э… кажется, «Здоровье детей», он писал статью о том, как живется в детдомах ребятам с физическими недостатками. И вдруг меня скрутило так, что ни вздохнуть, ни охнуть. Репортер сказал: «Наверное, я смогу помочь вам, у меня медицинское образование. Встаньте на минутку». Не знаю почему, но я послушалась. Получила удар по спине и… боль исчезла. Мы потом очень долго говорили. Журналист хотел получить адреса наших воспитанников, тех, кто хорошо устроен в жизни. Щаповой, например, она певица, звезда. Но я, естественно, никаких сведений ему не дала, это запрещено. Короче, вам нужен хороший костоправ.

– Они почти все ударами лечат, – поморщилась Хотенко. – Весьма неприятная процедура, лучше таблетки попить, сходить к невропатологу.

Выйдя из интерната, я, погруженная в свои мысли, подошла к машине, хотела сесть за руль и взвизгнула: за баранкой сидел огромный негр.

Увидев меня, африканец заулыбался и, кряхтя, выбрался наружу. Я перевела дух. Совсем забыла про Жоржа!

Он услужливо распахнул пассажирскую дверцу, я опустилась в кресло, пристегнулась ремнем и попросила:

– В издательство, пожалуйста. Только без сирены и медленно!

Малолитражка вздрогнула, чуть откатилась назад, подпрыгнула и понеслась по проспекту. Я достала телефон и позвонила Тонечке:

– Как дела? Поговорила с Георгием Петровичем?

– Нет, – грустно ответила она. – Мишкин в больнице с сердечным приступом. Узнал о смерти Веры, вот здоровье и подвело.

– Жаль его, – вздохнула я, – надеюсь, он поправится. Попробую разузнать хоть что-нибудь о Филипповой у ее коллег. Есть соображения, почему преступник убивает всех пятнадцатого декабря?

– Ни одного, – мрачно протянула Тоня.

– У меня тоже, – призналась я. – Полный туман. Ладно, попытайся отыскать Ульяну Федоровну, няню, работавшую в доме Расторгуева. Сейчас перескажу вкратце, что узнала в детском доме.

Узнав суть дела, Антонина растерялась.

– Ну и как ее найти? Ничего, кроме имени, о ней неизвестно. Перебирать всех Ульян? Может, она не зарегистрирована в Москве. Или вообще умерла. Позвони Николаю, ну, тому, что прикидывался сыном Андрея Борисовича, вероятно, он что-нибудь о ней слышал. Нам хотя бы ее фамилию узнать!

– Похоже, и домработницу Зою, встречавшуюся с Лидией Максимовной, мы не найдем, тоже известно только имя, – пробормотала я. – Ладно, сейчас позвоню Коле, вдруг он поможет…

* * *

Николай никогда не слышал от Андрея Борисовича об Ульяне и Зое, артист не рассказывал ему о прислуге. Не упоминал он и о том, что Ника пыталась утопить младенца. Лишь незадолго до смерти Расторгуев внезапно попросил сына найти ее, потому что хотел попросить у нее прощения. За что? И на этот вопрос собеседник ответа не дал. Почему Андрей Борисович, узнав о самоубийстве Галины, устроил ее дочь в один из лучших детдомов страны? По какой причине Расторгуев спустя столько лет вспомнил о Нике? Что побудило его искать дочь гражданской жены?

На все мои вопросы Николай бубнил:

– Понятия не имею.

– Может, к вам тогда кто-то приходил? – допытывалась я. – Неожиданный гость, старый друг артиста, человек из прошлой жизни… Андрей Борисович поговорил с ним, и на него нахлынули воспоминания…

– Нет, – повторил Николай, – Расторгуева никто не навещал. В последние годы мы, как вам известно, поселились в отеле «Нирвана». Правда, раньше, когда жили в Москве, Андрею Борисовичу иногда позванивал его лучший друг, режиссер Олег Кипсов.

– Отлично! – обрадовалась я. – У вас сохранился его телефон?

Но Николай быстро разрушил мою радость:

– Олег Семенович скончался.

Я принялась фантазировать:

– Вероятно, один из постояльцев гостиницы заглянул к пожилому артисту, когда вы отсутствовали, и сказал что-то про Веронику. Ну не мог Расторгуев, никогда даже вам не говоривший о причине разрыва с Галиной, просто так вдруг решить пообщаться с ее дочерью! Явно пожилому человеку о девочке напомнили. Очень надо выяснить кто.

– Виола, большое вам спасибо за старания, – сказал Николай, – но Андрей Борисович умер, а мне неприятно думать о Веронике. Расторгуев, когда сообщал мне об обмане Галины, очень разнервничался, пришлось давать ему успокоительное. Более того, меня не оставляет мысль, что его кончина связана именно с тем стрессовым переживанием. Я видел, как Андрей Борисович взволнован, буквально сам не свой, и предложил: «Давай я тебе почитаю, в другой раз побеседуем о твоем прошлом». Но он не согласился: «Нет! Выслушай меня внимательно и пообещай найти Нику!» Сейчас, когда отца уже нет, я не желаю думать о незнакомой женщине. Зачем она мне?

– Так уж получилось, что Ника связана с другим делом, – неохотно пошла я на откровенность. – Там сплошной туман, вот я и хватаюсь за любую соломинку. Мне бы очень помогло, если бы вы вспомнили, что необычного произошло с Расторгуевым в последние дни его жизни.

– Если Андрей Борисович обидел ребенка, в чем я крайне сомневаюсь, он бы наверняка не забывал о девочке всю жизнь, – возразил Николай. – А потом, чувствуя приближение смерти, решил загладить вину.

– Вы не один год были вместе, и названный отец никогда не упоминал о Веронике, – упорствовала я. – Пожалуйста, напрягите память! Уверена, кто-то взбудоражил артиста.

– Попытаюсь, конечно, но думаю, это совершенно лишнее, – остался при своем мнении Коля. – Я постоянно находился около отца, не оставлял его одного. Он различал лишь свет и тень, без меня был беспомощен.

– Наверное, вы отъезжали куда-нибудь, – вздохнула я, – ну, например, на работу.

– Конечно, еще я ходил за продуктами, за другими покупками, но отлучался ненадолго, – парировал собеседник.

Жорж вдруг резко затормозил, и я чуть не ткнулась лицом в торпеду. Машина замерла у центрального входа в «Элефант», я распрощалась с Николаем, вышла наружу, повернулась, чтобы направиться в издательство, ощутила резкую боль в спине и замерла.

– Привет, Вилка! – закричала курившая у двери Люся Коткина. – А почему ты с пустыми руками? Неужели не принесла нам, сирым и убогим издателям, новую рукопись? Мы ее превратим в книгу, продадим втридорога и улетим на острова, будем валяться кверху пузом на солнышке. Эй! Ау! Тебя заморозило?

Я попыталась улыбнуться, но получилось плохо. Гвоздь, воткнувшийся в поясницу, не давал сделать полный вдох, голова кружилась, а ноги дрожали. Жорж, сообразивший, что со мной произошла беда, выскочил из малолитражки, подошел ко мне и погладил по плечу.