млекопитающие, и на терраприматов, родоначальников человекоподобных обезьян. Не понимаете?

Доктор направился к колбе с заспиртованным туловищем похожего на обезьяну, но абсолютно безволосого, гладкокожего существа и указкой указал на его вскрытую грудную клетку.

— Взгляните сюда. Наши лёгкие имеют объём от трёх до пяти литров, но используются едва ли на треть, что есть эволюционный анахронизм, генеральная генетическая метаморфоза. Закостенелый человеческий скелет и деформированная миллионами лет дыхательная система не дают нам в полной мере использовать весь имеющийся потенциал. Исключение составляют тренированные пловцы и ныряльщики, что лишь подтверждает правило.

Теперь взгляните на шею. (Указка, сделав дугу, остановилась у препарированной верхней части позвоночника чучела). По сути, мало-функциональный элемент и уязвимая область. Вспомните гильотину, топор палача или фразу «свернуть шею». Наглядная иллюстрация полной незащищённости. В природе имеются сочленения головы с туловищем намного эффективней. К примеру, у сов. Но длинная шея у женщин и по сей день вызывает зависть. В африканских племенах в дань многовековой традиции они нарочно удлиняют себе шеи с помощью различных приспособлений. Почему, как полагаете? Для красоты? Природная память? Место для Вишудха чакры? Увы! (Доктор демонстративно похлопал себя по затылку). Именно здесь когда-то располагалось всё самое необходимое для полноценного дыхания в воде.

Сотни миллионов лет назад ДНК археоантропов в своей генетической структуре содержало один важнейший ген — Spirabilis. Благодаря ему наш акватерриальный пращур наряду с сухопутным образом жизни время от времени возвращался в родную обитель — в океанские глубины. Spirabilis отвечал за построение первородной дыхательной системы, так сказать «сверхмощного двухклапанного насоса». Структура этого «насоса» была таковой: в шее Хомо Гидробиона за щитовидкой, располагалась трахея, как и у современного сапиенса. Но в отличие от нас, у гидропитека в районе «адамова яблока» она делала крутой дугообразный изгиб к затылку, обвивала третий и четвёртый шейные позвонки и посредством двух клапанов, один для вдоха-выдоха, второй для отвода углекислого газа, соединялась в затылочной области с дыхалом, сродни китовому или дельфиньему. Невероятно мощные мышцы обжимали дыхательную систему, и такие же природно-развитые мышцы усиливали скелет в районе бронхов и лёгких. В результате, благодаря «шейному насосу», двухклапанному дыхалу, сильным мышцам и эластичности рёбер первобытный «человек-амфибия» мог за один вдох аккумулировать в лёгких от двенадцати до восемнадцати литров воздуха, а контролируемая регуляция сердцебиения увеличивала время состояния апноэ вдвое. В итоге Хомо Гидробионт до двух часов мог находиться в воде, ничуть не испытывая дискомфорта. Наоборот, адаптированная к водной среде самонастраивающаяся «дельфинья» кожа выравнивала все жизненно важные системы: артериальное давление, температуру тела и работу кровеносной и эндокринной систем.

В колбе, что перед вами годовалый аквахомо — детёныш самки суматранского орангутанга с горизонтально перенесёнными в лабораторных условиях пол-определяющими генами китайского дельфина. Селекция получилась репродуктивной, но неустойчивой. Теперь каждые двадцать один день железы самок вырабатывают эволюцигон и мультигон и при оплодотворении успешно зачинают и вынашивают эмбрион гидробиона. Проще говоря, рожают «человека-амфибию». Младенцы аквахомо быстро развиваются и к году выглядят как детёныши наших пращуров. Но затем происходит эпистаз и ген Spirabilis переходит в гипостатичность, то есть подавляется другими генами. Развитие «зависает» между приматом и китообразным.

Доктор вглядывался в бледное Иваново лицо и с отцовским укором «ох уж эта современная молодёжь» читал в нём полное непонимание.

— Я всё это вам рассказываю, молодой человек, поскольку между нами не должно быть никаких тайн. И потому что стоит пояснить, почему вы здесь. Но вижу, я вас заболтал. Что ж, переварите пока хоть это и помните, вы наш желанный гость. Будьте как дома, принимайте гостеприимство как должное, но не теряйте благоразумия. Нет на белом свете ничего ценнее рацио. Поверьте, я знаю, о чём говорю. Никакого наследия предков в том ключе, в каком его преподносит современная наука. Мировые войны, глобальные конфликты, противостояния общественных систем — всё это ничто в сравнении с всесильной эволюцией. Она перемалывает века и судьбы в жестокой мясорубке, и когда-нибудь там далеко за горизонтом обновлённый сверхчеловек даже не вспомнит о житейских неурядицах своих сухопутных пращуров. Это говорю вам я, доктор Альбрехт Иоганн Миллер.

Иван проглотил застрявший в горле ком и, запинаясь, хрипло произнёс:

— Вы сказали, что всё это рассказываете, «потому что пришло время объяснить, почему я здесь».

Старик допил вино, поставил бокал на журнальный столик с единственной книгой, открытой на первой странице, авантитул которой гласил следующее:

Westenhöfer, Max. «Das Problem der Menschwerdung: dargestellt auf Grund morphogenetischer Betrachtungen über Gehirn und Schädel und unter Bezugnahme auf zahlreiche andere Körpergegenden». Berlin Nornen Verlag, 1935.[4]

— Чтобы ген Spirabilis в конечном итоге успешно сформировал половозрелого Хомо Гидробионта, родитель-самец должен иметь атавизм, а именно — полное отключение метаболизма при переходе из цикла «суша» в цикл «вода». Эта стадия атрофирована у современного человека. Двадцать лет назад нам повезло. И вот, благодаря вам, мой дорогой Иван Усик, мы снова на коне.

В библиотеке воцарилось молчание.

— Я с вами откровенен, — сказал доктор Миллер, — потому что по вашей реакции понимаю, вы человек непростой. С вами не стоит играть. И чтобы окончательно развеять сомнения, предлагаю познакомиться с моей внучкой.

Старик обратился к негру у двери с цепью в руках.

— Сэмюель, отведите господина Усика к Эмме.

* * *

Иван шагал в сторону бассейна. Железная цепь тянулась следом. Когда оставалось шага три, негр дёрнул за конец и Иван едва устоял на ногах. Тотальный контроль.

— Ты кто на самом деле такая?! — выкрикнул Иван девушке в бирюзовом.

— Эмма Миллер, — представилась та, протягивая руку для рукопожатия. — Сэмюель, не будь строг. Со мной он будет паинькой.

— Ты с ними?

— Теперь понимаешь.

— Быть не может? Но зачем?

— А разве дедушка тебе не рассказал?

— Что именно? Дедушка…? — опешил Иван.

— Да, доктор Альбрехт Миллер — мой дед по материнской линии, а я, по его словам, новая веточка их славной династии. Кстати, как тебе он, мой добрый дедушка Альби?

— Альби?! Чего этот божий одуванчик мне не наговорил! Голова идёт кругом! — Иван нервно вышагивал вдоль бассейна. Цепь грохотала по деревянному настилу. Металл впивался в кожу. — С Крофтами не вышло, решили пустить нас на органы, так? Не-ет! Не выйдет! Что вам от меня надо?

— Не от тебя, а с помощью тебя, — невозмутимо ответила девушка. — Твоему здоровью ничто не угрожает. Тот погром, что ты учинил в лаборатории…

— Не юли! Ты не ответила, — жёстко перебил Иван.

— Тогда общайся с Сэмюелем, — коротко отрезала