глубже. Та же история — дна не было. Бог с ним, с дном. Остановился и замер. Привычно заглянул внутрь себя. Прочувствовал свои лёгкие, сердце, каждую клеточку тренированного тела. Надо настроиться и перевести организм в состояние апноэ.

Время шло. Он не видел, что происходило наверху. Вероятно, там уже паниковали. Отлично! Пусть нервничают, чёртовы тюремщики. Надо максимально расслабиться. Ему всё равно, что с ним будет. Время от времени он прижимал ко рту ладонь «лодочкой» и делал ряд коротких внутренних вдохов-выдохов, контролируя диафрагму.

«Как постепенно укрощаются слоны, львы и тигры, точно так же постепенно осваивается и дыхание. В противном случае оно убьёт практикующего».

Он висел «солдатиком», не думая ни о чём. Ум остановился и этим остановил время. Дыхание сократилось до минимума. Стало более осмысленным и тем ценнее. По ощущениям шла уже шестая минута. Ещё немного и можно всплывать.

Вдруг две крепких руки цепкими клещами схватили его за лодыжки. Потянули на дно. Упираясь, он неосмысленно сделал несколько мощных гребных движений вверх. Бесполезных и панических. Пудовые гири висели на ногах.

Появился страх, непроизвольно заставляющий высвободиться. Изо рта вырвалась дорожка мелких стройных пузырьков. Голова закружилась. В кровь брызнула углекислота. Он согнулся, глянул в черноту, пытаясь разглядеть, что с ногами.

Внизу была бездна, и она всасывала его в себя.

* * *

— Ошибка непростительна. Не для того мы затеяли всё это, — голос доктора Миллера звучал глухо и одновременно объёмно. Подкрепленный звучным эхом, он словно исходил из колодца или из пещеры.

— Я проверил дважды, — в ответ раздался голос Кунца. — Химическая структура крови в норме. Никакого поражения альвеол. Полное отсутствие баротравм. Метаболизм в стадии нейтралитета. Состояние похожее на регулируемую гипоксическую кому.

— Будто жизненные функции замерли в ожидании некого фазового перехода. Как положение тумблера между «включить» и «выключить».

— Уверен, гер доктор, это второй Сальватор.

— Надеюсь, дорогой Аксель. Фрау Хильда, его мозг заработал?

— Да, — послышался женский голос. — На сто восьмой минуте.

— Добавьте кислорода. По два процента к смеси с шагом в полторы минуты. И постоянно измеряйте давление. Мне нужна диаграмма.

_

Глава 19

С лица сползло полотенце.

Кожаные ремни на полу не дают пошевелиться. Руки по сторонам, ноги на ширине плеч. Пряжки плотно стягивают запястья и лодыжки. Голова намертво прижата затылком к кафелю двумя скрещёнными на лбу широкими ремнями. Тело абсолютно нагое, хотя в последнее время это стало нормой.

И всё же не смотря на положение распятого Христа, аналогия с сыном божиим не годилась для этой картины. И пустая комната не походила на Голгофу. Скорей на палату районной психлечебницы. Свет выключен. На белых стенах и полу мерцает льющееся из окон лунное сияние. Мерцание искрится на плитке, отражается серебристым светом, и всё пространство полумрака пронизывают холодные стальные иглы.

Иван пытается понять, есть кто в комнате кроме него. Вряд ли он здесь для казни. Для чего-то более ужасного. Кончики его пальцев холодные, но всё тело горит, будто прекрасно орудующая шприцом фрау Хильда исколола его жаром. От этого ощущения ещё сильнее нарастает предчувствие приближения вселенского потрясения, какое перевернёт весь привычный мир.

— Ты не спать? — рядом слышится женский голос. По интонации не утверждение, скорее вопрос.

К Ивану лицом к лицу склоняется негритянка. Черты размыты сумраком, но даже и так ясно, девушка очень молодая. По крайней мере, по европейским меркам. Лет пятнадцать-шестнадцать, не больше.

Ярко горят белки её чёрных глаз. Улыбка обнажила два ряда белых зубов. Правильный овал лица обрамлён смолистым шаром курчавых волос как у Анджелы Девис с плакатов 70-х «Free Angela». Длинная шея, ямочки над ключицами, острые плечи едва приподняты. Антрацитовая кожа сверкает в лунном свете, будто намазанная маслом. И обворожительно пахнет.

— Моя дарить, — произносит девушка на плохом английском. — Твоя понимать?

Она прижимает тонкую ладонь меж своих голых грудей, упругих с большими коричневыми сосками, а после нежно касается длинными пальцами Ивановой груди:

— Я - Ты. Хо… хо… хо… Понимать?

— Ты кто? — спрашивает Иван.

— Аолла, — девушка улыбается, демонстрируя крепкие ровные зубы. — Масса Док дарить тебе. Понимать? Я твой дасса.

Горячие капли срываются с её подбородка и падают Ивану на щёки. Только сейчас он замечает, что тело негритянки мокрое, оттого и блестит в лунном свете.

Она ложится на него всем телом. Прижимается ласково и кротко, будто её цель — утонуть в его горячих сильных мускулах. Её влажная кожа холодная и упругая. От соприкосновения с ней жаркое тело Ивана пронизывают мириады крохотных иголочек, отчего изнутри всё взрывается неистовым наслаждением.

— Ты масса Ван, — тихо шепчет девушка. — Будем хо… хо… хо.

Её живот прижимается к его животу, бёдра к бёдрам, грудь ложится на грудь. Она берёт в свои ладони его лицо и нежно целует пересохшие губы. Её рот влажный, дыхание тёплое, а поцелуй долгий и завораживающий.

Она прижимается щекой к его плечу и принимает его позу. Руки её разлетаются по его рукам прикованным ремнями к полу. Пальцы переплетаются с его пальцами. Ноги разбрасываются по его ногам. Она лишь кажется хрупкой. При росте Ивана в сто восемьдесят её ступни всего несколько сантиметров не достают до его ступней.

Он слышит её терпкое дыхание.

— Аолла, — говорит он и замирает. Что сказать? Что опять задумал этот масса Доктор Зло?

На ум приходит фраза из советского фильма: «Руссо туристо! Облико морале!» Какое уж тут морале рядом с такой экзотической шоколадкой. И только подумав об этом, Иван почувствовал, как его мужское достоинство естественно откликнулось этим похотливым мыслям.

Это почувствовала и девушка. Она протиснула руку между бёдрами и прижала ладонь к его члену.

— Амуда, — прошептала она и лизнула мочку его уха. Кончик её языка вошёл в ушную раковину, и вся кровь жаром бившаяся под Ивановой кожей потоком устремилась вниз к бёдрам.

Девичье дыхание стало горячим, а движение языка поступательным. В такт ему движения повторяла и рука на члене. Пот ударил изо всех пор. Тело мелко затряслось от напряжения.

Язык негритянки оставил ухо, влажным кончиком, слизывая пот, прошёлся по небритой мужской щеке и, достигнув рта, неимоверно каким образом, но практически по-змеиному обвил Иванов язык. Теперь они дышали одним дыханием, их сердца бились в такт друг другу, а пот смешивался с по́том.

Девушка извивалась как ящерица под палящим солнцем Сахары, а когда возбуждение фаллостического орудия скованного пленника достигло апогея, неожиданно легко как пушинка вспорхнула и развернулась на