Нельзя ли назвать счастливцем человека, который в суровую зиму свободен от страданий и тяжелых переживаний, далеко от ожесточенных боев, далеко от бомбежек городов Германии, живет вне всякой опасности, в относительном покое? Сторонники этой философии жизни ищут друг друга, и в их вечерних беседах звучит благодарность за привилегию жить без постоянной угрозы смерти и за привилегию реальной надежды остаться здоровыми и в ближайшем будущем. Я лично умею радоваться красоте и одного цветка в необозримой пустыне — за это благодарю судьбу.

Тем временем лес завалило снегом, дороги для автомобильного транспорта сделались непроходимыми, а запасы продовольствия, как выяснилось, на исходе. Продукты подвозятся по узкоколейке, но от ближайшей станции до нашего лагеря, как нам уже известно, 15 километров. Арифметика простая: суточный паек для одного человека составляет 300–400 граммов продуктов, следовательно, на 10 000 человек в день требуется 3–4 тонны муки, крупы, жиров и прочего.

За продуктами нужно ехать на санях, но кроме нас, самих военнопленных, нет никакой упряжи. Поэтому опять слышится призыв добровольцев даже в выходные дни. Добровольцы те же, что и на заготовке дров. Но ехать за продуктами особенно интересно потому, что упаковочный материал все-таки не броня. Когда барьер между вечно голодным заключенным и съедобной материей состоит только из мешковины, фанеры или картона, то как же не найти способ этот барьер преодолеть? В поисках таких способов проявлялась безграничная находчивость ребят.

Грузовые сани были разных размеров. На самых небольших — четыре человека в упряжке и один рулевой позади, на самых больших — 14 тягловых и двое рулевых. Впереди прикреплена веревка, в петли которой вставлены палки длиной около полутора метров. На каждой палке справа и слева от веревки один «тягач», а на больших санях — 7 пар одна за другой. В составе колонны около 30 саней всех размеров. Покидаем лагерную зону рано утром в темноте. Дорога заснежена до колен. Головным экипажам тяжело прокладывать лыжню. Применяется система чередования. Головной экипаж прошел метров двести-триста, пропускает всю колонну и зацепляется за ее хвост. Несмотря на применение такой тактики, до станции требуется около 5 часов. Там идут разгрузка вагонов (тягло превращается в грузчиков) и распределение груза по саням, и тем самым начинается веселая часть предприятия. Конвоиры хотя кричат, но все же на занятия рулевых смотрят сквозь пальцы. В то время как тягло тянет, рулевой не рулит, а подготавливает доступ к съедобному содержимому мешков, картонок, фанерных ящиков. Колонна останавливается для отдыха и удовлетворения телесных нужд, и начинается кормление как тягла, так и конвоиров.

Запасаться продуктами и контрабандой, тащить их в лагерь строго воспрещается. Каждый участник перед возвращением в зону подвергается телесному обыску, но процент успеха этих обысков невысок. Не разденешь же человека при 30 градусном морозе. Шуба толстая, а ощупывают нас, не снимая перчаток. Как им определить, например, что грудь и пузо человека прямо на коже обложены ломтиками сала? Как им определить, что между бедрами человека висит дополнительная сумочка с каким-то питательным содержимым? Одним словом, в 12 часовых походах за продуктами участвовали не зря.

Намного меньшим уважением пользуются походы за дровами. Где-то в лесу, на расстоянии 3–5 километров от лагеря навалены шестиметровые отрезки стволов высоких сосен. Для того чтобы подвести к лагерю доброе количество этих тяжеловесов, составляются санно-человеческие колонны, причем стволы-длинномеры кладут на двое саней — головной и хвостовой — по три или шесть штук, смотря какого они диаметра. В упряжке такой повозки до 20 человек. Дорога к этим штабелям древесины тянется по открытому полю, где сугробы бывают высотой полтора метра. Продвижение по этой дороге человеческого тягла по не прочищенному заранее пути требует мобилизации последних сил, и эти походы без жертв не обходятся. Падают ребята от истощения, подняться больше не могут или не хотят. Приходится выделить одну упряжку для возвращения в лагерь тех, кто переоценил запас физических сил.

А чем люди мотивируют выход на такие изнуряющие предприятия? Одни хотят избежать скуки, бездельничения в плохо отапливаемом бараке, другие охотятся за куском добавочного хлеба и четвертью литра пшенной каши, а большинство, пожалуй, не отрицают оба мотива.

Прошел декабрь. Как провели рождественский праздник, не помню. Думаю, что отметить праздник не хватало душевных и материальных ресурсов. Провели эти дни как рабочие, так как церковные праздники вообще в Союзе не признавались, а тем более даты праздников по григорианскому календарю. Как встретили новый 1945 год, также из памяти извлечь не удается. Равнодушная, наверное, была эта встреча. Предстоял конец войны, в этом сомнений не было. Но, что будет с военнопленными, никто знать не мог.

Новый 1945 год. Вызывают меня на проходную. Встречает комендант школьной зоны: «Берите свои вещи, не вернетесь сюда. Будете старшим обслуги школьной зоны». Просто не верится мне. А откуда взята такая высокая оценка моих способностей — представления не имею. Неужели освоение русского языка дало первый выигрыш?

Старший обслуги — это, с точки зрения рядового военнопленного, наиболее желанная должность в лагере. Ему подчиняются не только дровоколы, дворники, дрововозы и персонал разных мастерских, но и персонал кухни! Все-таки не могу подавить кое-какие сомнения в своих способностях руководить таким изысканным кругом пленных-профессионалов, к тому же еще в школьной зоне. Сомнения оказались оправданными. Сотрудники обслуги решили так: «курсант = доносчик», и найти подход к ним было затруднительно. Чувствовалось, что совет бригадиров обслуги решил доказать командованию, что старший обслуги — должность ненужная. Работу организовали без меня, и, если я пробовал ввести новые порядки, они от советского начальства добивались отмены моих нововведений.

Но, несмотря на такую волокиту, — выиграл и я. Мне отведено было небольшое помещение — своего рода бюро, — куда редко кто заходил. Там сидел многие часы над бумагами и работал над дальнейшим совершенствованием знаний русского правописания и составлял словарь. Нашлись книги на русском. Впервые читал «Повести Белкина» и «Капитанскую дочку». Успехи в изучении лингвистики подняли мою самоуверенность в противовес плохим результатам по должности. К тому еще я имел возможность в любой момент обратиться к разным лицам советского начальства и в беседах на практике проверить теоретические достижения.

Шла весна 1945 года. Командование, очевидно, убедилось в том, что именитые бригадиры обслуги справляются с делом без старшего, который в качестве доносчика не проявлял никакой инициативы.

Неожиданно получаю приказ: «Взять вещи, направиться к проходной рабочей зоны!» Там собралась группа военнопленных «первой категории», исключительно немцы. Это положительный факт, ибо в этом крупном лагере могли бы набрать смешанную команду из представителей всех наций Европы.

Многие из собравшихся были знакомы мне: командиры батальонов и рот, бригадиры, повара, хлеборезы, дровоколы — одним словом, «богатыри» по физическому состоянию. Всего около 100 человек. Сопровождаемые конвоирами во главе с офицером отправляемся в путь. Направление знакомое — на юг, там расположена железная дорога. В четвертый раз пешком отмеряю дорогу до города Вязники. Там сажают в специально выделенные для нас пассажирские вагоны. Поезд идет на восток, и после непродолжительной поездки приказывают выйти на станции города Дзержинска. Далее двигаемся пешком на север. Никто не знает, зачем и куда. Конвоиры молчаливы, как мертвые.