Одним из заданий антифашистского актива (наиболее важным заданием политначальства) являлась организация социалистического соревнования производственных бригад. От нас требовалось убедить товарищей в необходимости брать на себя социалистические обязательства, убедить, что они искупают свою вину перед советским народом, прилагая большие усилия к восстановлению социалистического хозяйства.

В общем, антифашистский актив призван выступать в качестве погонщика в производстве. Стало стыдно. Стыдно из-за того, что большинство рабочих мест отличаются предельной примитивностью, и что в такой обстановке, выбиваясь из сил, выполнить норму объективно невозможно. Невыполнение же этих норм влечет за собой снижение норм питания.

Здесь следует упомянуть, что военнопленные, как рабочая сила, предоставлялись хозяйственным организациям на основе контрактов, заключавшихся с определенным отделом МВД или ГУЛАГа. Согласно этих контрактов, правовое положение военнопленных и гражданских бригад не отличалось друг от друга. Хозяйственная организация должна была платить в МВД по общесоюзным трудовым нормам. Нас об этом никто не информировал, но со временем удалось составить полную картину из отдельных обрывков информации.

Пленные нередко работали в соседстве с гражданскими бригадами, а мастера и прорабы приписывали им часть результата работы пленных. Видим, что наши люди местами работают больше гражданских бригад, а в суточной накладной разница по выполнению нормы в размере 50 и более процентов в убыток наших людей. Как же в таких условиях стимулировать товарищей ко все новым и новым трудовым обязательствам? Очевидно, начальство на рабочем месте по-разному понимает трудовые нормы, которые зафиксированы в каком-то нам незнакомом справочнике.

Находясь в лагерном заключении, нам — активистам — невозможно поднимать дух товарищей, не определив объективные причины невыполнения норм. Начинаем спорить с начальником политотдела: «Дайте нам возможность регулярно посещать рабочие места наших бригад вместе с вами или же выпускайте нас туда без конвоира». Лейтенант Ведерников взорвался руганью, когда впервые познакомился с такими идеями. Он подозревал бунт. Обратились мы к начальнику лагеря, представили какие-то скудные доказательства неравного отношения прорабов к результатам работы советских и немецких бригад. Капитан Глазунов более прагматично отнесся к нашим жалобам и согласился прикрепить отдельных активистов к определенным рабочим местам, где им разрешалось свободно ходить от одной бригады к другой.

Успехи наших выходов на завод, на стройки и пр. были очень скромные. Попытки познакомиться с государственными нормами потерпели полную неудачу, их от нас скрывали, и это давало возможность русским мастерам делать приписки своим бригадам за счет военнопленных. Позиция советских мастеров и прорабов вполне понятная: «Если от меня зависит заработок как своих тружеников, так и немецких военнопленных, грех ли приписать своим за счет фашистов?»

С точки зрения победителя, может, и правильны такие рассуждения. А вот наша реакция на такое нарушение человеческих прав: «Красть у нас паек им так просто не дадим!»

Завязалась тайная борьба. Тайком заходили в будки прорабов, искали справочник государственных норм, и переписывали касающиеся нас нормы. Мне лично удалось завести более или менее дружеские отношения с руководящими лицами, на участках которых бригады военнопленных не бывали. Они на конкурентную борьбу соседей не обращали внимания и не подозревали о вреде коллегам в предоставлении мне нужного справочника. Шаг за шагом таким образом добивались заметного роста показателей труда без повышения интенсивности самой физической работы товарищей. Иногда нам даже удавалось добиться применения более выгодных норм там, где на самом деле нельзя было этого допускать.

Процесс был медленный, труд активистов кропотливый, но в результате довольны были все участвующие стороны. Бригадам начали выдавать полный паек, некоторым — наличные деньги, администрации лагеря объявили благодарность за рост показателей в труде, политотделу — за успешное ведение социалистического соревнования, а членам антифашистского актива — честь передовиков труда и пропуск расконвоированных Пропуск с треугольным штампом МВД!

По формату, цвету и внутреннему оформлению этот пропуск не отличался от документа сотрудников МВД. На последней странице только было написано: «Имеет право без конвоира двигаться от лагеря к рабочему месту и обратно».

А кто же смел после идентификации штампа МВД требовать передачи в руки пропуска для основательной проверки всех его страниц? Никто Научились мигом показывать пропуск элегантным движением руки по примеру настоящих сотрудников этого министерства, «тайна» подчинения которым заключалась чаще всего под бросающимся в глаза роскошным кожаным пальто. Кроме профессионального показа пропуска, освоили ходьбу и манеру этих людей держать себя. Такие трюки подкрепили успех не только на рабочих местах. Вообще положение на трудовом фронте бригад военнопленных улучшалось из месяца в месяц.

Пусть читатель не думает, что этот процесс шел гладко, без провалов. Нет Сопротивление мастеров и прорабов местами организовывалось. На определенных объектах нам грозили палками и бросали камни. Пинок под зад я лично получил не один раз. Наконец победителями в этой борьбе оказались инстанции лагеря, причем растущая поддержка со стороны администрации содействовала успеху наших стремлений.

Следует, однако, упомянуть, что данный конфликт разразился далеко не на всех трудовых объектах. Были такие объекты, где выбор положенной трудовой нормы осуществлялся без каких-либо отклонений. Были и такие участки, где работали одни военнопленные. Выполнение норм на 150–200 процентов бывало нередко. А на таких объектах — так нам рассказали русские — начались трудовые конфликты после ухода немцев.

Убедившись в оборонительной силе своих пропусков, мы дошли до умышленного злоупотребления. Город Горький от станции Игумново находится на расстоянии километров 30. Поездом туда 40 минут, а в Горьком — ярмарка. Товарищ по активу Фриц меня спрашивает: «Поедешь на ярмарку со мной?» Невозможно, думаю. Зачем нарушать правила и, быть может, за такое преступление платить снятием с должности. Нет, думаю, а товарищ убеждает меня в безграничной невинности такого поступка. Согласился я. Пошли на станцию, заняли место на подножке вагона и поехали. Благополучно доехали до Горького, ярмарку нашли совсем недалеко от вокзала, полюбовались пестротой картины будок и лавок, выпили 100 граммов спиртного и своевременно вернулись на вокзал. Подходит электричка, в вагонах малолюдно, нет причины ехать на подножке. Зашли в вагон, сидим на скамейке, без билетов, разумеется. Есть на немецком языке пословица: «Когда ослу слишком хорошо, он на лед идет потанцевать».

Оказалось, мы уже сидели на льду. За 5 минут до ст. Игумново открывается дверь вагона, заходит офицер милиции, за ним два милиционера с винтовками со штыком. «Ну-ка, товарищи, билеты покажите, пожалуйста!»

Тайком (как нам кажется) поднимаемся со скамейки и направляемся в противоположную сторону вагона. Но, увы, там уже занял позицию третий милиционер. Значит, пропали. Зачем же я пошел на такую глупость?