Углубляемся в лес, вдруг видим — на поляне маленькая деревушка, а за ней торчат вышки. Только с совсем небольшого расстояния выясняется, какого рода этот лагерь: земляночный. Нам, привыкшим к двухэтажным корпусам с большими окнами, попасть в землянки — первый страх. Зашли в зону, видим своих земляков, и с еще большим страхом осознаем: исключительно дистрофики.

Ясно теперь, почему из центрального лагеря выслали сотню «богатырей»: состав пленных изнурен до предела и требуются новые запасы для укрепления трудового фронта. Но какого рода этот фронт? Слышится слово ТОРФ, а никто из нашей группы не имеет представления о том, что означает «работа на торфу». Но пока всех вновь прибывших загоняют в пустую землянку на карантин. Две недели заключения в загороженной колючей проволокой карантинной зоне. Занятий нет, целый день сидеть на нарах или ходить вдоль и поперек небольшой площадки отведенной нам зоны. Имеют место первые разговоры с представителями основного состава лагеря — криком на расстояние 20 метров.

Слухи неутешительны: 30 % начального состава погибло за пять месяцев зимы, работа исключительно тяжелая, а самоуправление лагеря в руках кучки сербских четников (служивших добровольцами в СС) и румынов, которые «блатуют» с командным составом МВД, сообща занимаясь кражей и разбазариванием как продовольственных продуктов, так и обмундирования погибших, которых похоронили нагими. Из немцев ни один не владеет русским языком. Жаловаться некому. Около 80% немецких пленных — дистрофики, и работать на укладке рельсов на торфу под гидромониторы никто из них уже не способен.

Среди вновь прибывших есть богатыри не только по физической конституции, есть немало людей с большими организаторскими способностями и 3–4 человека с прекрасным знанием русского языка. Основывается своего рода эмигрантское правительство с одним пунктом программы действия: «Долой сербско-румынскую мафию!» Еще в дни карантина организуются «правительственные комиссии» по определенным областям действий. Премьер-министр — помещик немецкой национальности и румынского подданства, который владеет семью языками и всеми приемами руководства людьми. Меня — совсем неопытного в среде профессионалов-политиков оставляют в запасе, т. е. оперативные планы до меня не доходят. Меня судьба направляет по совсем другой линии.

Идет десятый или двенадцатый день карантина в лагере «Пыра на торфу». Валяюсь на нарах, борюсь со скукой. Заходит начальник лагеря — майор. Кто-то кричит: «Внимание! Смирно!», все неохотно поднимаются, стоят, ожидая чего-нибудь неприятного. Майор спрашивает: «Кто умеет делать игрушки?»

Опыт немецкого солдата гласит: «Ни в коем случае на такие объявления не отвечать!» Это потому, что в немецкой армии принято добровольцев направлять на чистку уборных и другие отнюдь не веселые занятия. У меня за два года плена накоплен совсем другой опыт, а именно: «Когда русские объявляют нужду в каких-то специалистах, тогда они им действительно нужны». К тому еще я с большой охотой дома мастерил всевозможные игрушки из фанеры и прочих материалов.

Почему не использовать эти навыки и тем самым отделаться от тяжелой производственной работы на торфу? Большое молчание! Игрушки! За ними, должно быть, прячется какое-то издевательство.

Мигом решаюсь пойти на риск: «Я умею!» — «Ну-ка давайте изготовьте образцы. Через пару дней вернусь посмотреть результат». Сказал, пошел, а инструмент откуда, фанеру откуда брать?

Ну что, карманный нож есть — святая вещь, которую протащил по многим обыскам. Фанера? Потолок землянки обит фанерой, и есть лишний кусок. Краски? Чернильный карандаш, раствор йода, «бриллиант грюн» пока достаточны. На второй день представляю начальнику «гимнаста на перекладине», «гимнаста на брусьях» и функциональную модель пистолета. Реакция офицера совершенно неожиданная. С веселым выражением лица начинает испытывать мои образцы и говорит: «Прекрасно, будешь бригадиром игрушечников. Как только кончится карантин, ты среди дистрофиков подыщешь себе мастеров 10–15, и будете организовывать серийное производство подобных игрушек». Об инструменте и материале опять ни одного слова.

Карантин закончен, формируются бригады на торф. При этом наше «правительство» добивается первого успеха. Бригадирами назначаются немцы, в то время как сербское «командование» мечтало о том, что немцы должны были работать под чисто сербским руководством.

Наш «премьер-министр» назначается заместителем старшего лагеря. Так как румынский язык у него был вторым родным языком и черты национального характера румын знал наизусть, ему быстро удалось достичь договоренность и с этой фракцией лагерных властителей, которая работала преимущественно в кухне и на ее периферии. Сделан большой шаг к изоляции сербской фракции, члены которой занимают все командные посты вблизи командного состава МВД.

Однажды ночью, спустя два месяца после окончания карантина, за забором зоны начал подниматься шум. Гул автомашин и два выстрела. В свете прожектора перед складской землянкой движется толпа людей в форме войск МВД. Затем машины удаляются и наступает тишина. Информация о том, что же произошло той ночью, просочилась к нам не скоро. Но на следующий день было очевидно, что изменился офицерский состав командования и человек 10–15 сербов на грузовике покинули лагерь.

Через год я узнал, что наш «премьер-министр» имел контакты с вышестоящими органами ГУПВИ (Государственного управления внутренней инспекции). Ему удалось информировать контрольные органы о запланированной крупной краже продовольствия и обмундирования, организованной начальством лагеря в сотрудничестве с сербской верхушкой. Смешанная группа воров попала в засаду и была удалена черт знает куда. Комиссия контрольного органа, в том числе группа врачей, посещает лагерь. Определяют категорию каждого пленного, восстанавливают положенный режим работы по категориям физического состояния, и изо дня в день заметно улучшается паек. Жизненные условия в лагере поднимаются до среднего уровня.

В этой всесторонне положительной обстановке начинаю ходить по землянкам в поисках соратников по производству игрушек. Результат ошеломительный: 1 кузнец, 1 инструментальщик, 3 модельщика, 2 мастера по изготовлению искусственных цветов из березовых стружек и несколько столяров. Первыми начинают работать кузнец, инструментальщик и модельщики. В лагере еще до прихода военнопленных осталась кузница с запасом деревянного угля и кузнечного инструмента. В считанные сутки создаются инструмент для резки по дереву, рубанки, разные фасонные губели, одним словом, все, что нужно для изготовления игрушек. Развивается производство, а продукция полными корзинами исчезает неизвестно куда. Кто-то из рабочей бригады, которая в д. Пыра работает по изготовлению кровельной дранки, узнал от русского рабочего, что наши игрушки продаются на базаре в г. Дзержинск. Ну что ж? Не наше дело, куда девается наша продукция.

Работаем в крытом помещении, работа интересная, и бывают члены советского лагерного персонала, которым не совсем легально отпускаем часть сверхпродукции, и они несут нам подарки в виде хлеба, молока, махорки, газеточки и прочих продуктов, которыми нас немного балуют.