Саймон говорил, а Эрнест, делая пометки, становился все более озабоченным.

— Что меня чуточку беспокоит, — прервал он рассказ, — так это каким образом всем этим можно заправлять из Лондона, пусть даже два-три раза в месяц мы будем туда заглядывать. Помнишь строителей в Кенсингтоне — как только оставались без постороннего глаза, либо бездельничали, либо творили черт знает что. — Он заглянул в блокнот. — А к этому еще персонал, мебель, шеф-повар, винный погреб — бесконечные дела, которые надо решать на месте. Я бы с радостью отправился туда хоть завтра, но не знаю там ни души. Чтобы найти нужных людей, мне потребуются месяцы. Или я просто старый брюзга?

Саймон широко улыбнулся.

— Мне следовало сказать тебе раньше, Эрн. У меня там секретное оружие. Помнишь Николь Бувье?

Эрнест поднял голову и, прищурив глаза, испытующе посмотрел на Саймона.

— А, дама с выхлопной трубой.

— Она самая. Так вот, в выходные я ездил к ней, и, по-моему, она именно то, что нам надо. Да и сама идея фактически принадлежит ей. Она всех там знает и, скажем… могла бы быть нашим представителем на месте.

— Так сказать.

— Да, так сказать, Эрн.

Эрнест отправился на кухню наполнить бокалы. Он не удивился. Саймон всегда был доверчивым. Это было одно из качеств, за которое так любил его Эрнест. Коль на то пошло, очень нужная женщина, и, сдается, он ей понравился. Называла его Эйрнестом. Во всех отношениях несравненно лучше Кэролайн.

— Насколько я понимаю, ваши отношения с мадам Бувье несколько больше, чем простое знакомство?

— Эрн, если ты будешь так энергично работать бровями, они у тебя отвалятся. Мы, как принято говорить, добрые друзья.

— О да. — Саймон снова заглянул в блокнот, — Ну, раз уж мы разоткровенничались, то и я кое в чем признаюсь. По-моему, я никогда не говорил тебе о миссис Гиббонс.

Саймон очень мало знал о личной жизни Эрнеста. Иногда в разговоре он упоминал о «друге», которого Саймон считал мужчиной. Миссис Гиббонс ни разу не упоминалась.

— Я буду очень огорчен, если она не поедет, — добавил Эрнест. — Обещаю, с ней не будет никаких хлопот.

Саймон пожал плечами.

— Одним больше, одним меньше. Если она тебе нравится, Эрн, то, уверен, понравится и мне.

— Уже немолода, бедняжка, но я уверен, что ты ее полюбишь. Один глаз подбит, розовый, без волосинки, живот. Ходит как пьяный матрос, но с мышами расправляется блестяще.

— Ой! — воскликнул Саймон. — Кошка.

— Упаси Боже, нет. Кошек она жрет, если удается поймать. Нет, это бультерьер. Она досталась мне от приятеля, который служит в торговом флоте. Негодяй все время в плавании, и она просто привыкла ко мне. Вот уже три года.

— Что еще у тебя в запасе, Эрн? Мартышка? Ручной питон?

Эрнест энергично замотал головой.

— Прекрасно. Теперь, когда у нас есть собака сторожить отель, лучше купить и сам отель. Позвоню Николь и узнаю, сможет ли она все организовать к следующему уик-энду. — Взглянув на Эрнеста, еще раз спросил: — Не передумал?

Эрнест снова заулыбался и затряс головой. Он уже обдумывал свой новый гардероб: пастельные тона, возможно, чуточку голубого и зеленого. Что-нибудь веселенькое, соответствующее климату.

Озябшие и промокшие, они втроем стояли у здания жандармерии. Саймон и Эрнест прилетели накануне вечером под проливным дождем, и с тех пор он не переставал — подхватываемые порывами ветра серые потоки воды хлестали с черепичных крыш и с шумом неслись по сточным канавам узких деревенских улочек. Настоящий провансальский ливень. На улицах Брассьера пустынно — ни кошек, ни собак, ни людей. Скрытую тучей деревню заволокло гнетущим мраком, какой обычно бывает на юге, когда исчезает солнце.

Утро они провели в конторе нотариуса, читая строчку за строчкой, как того требовал обычай, казавшийся бесконечным акт купли-продажи. Наконец страницы завизированы и подписаны, банковский перевод почти на полмиллиона фунтов проверен и акцептирован, и здание жандармерии перешло в руки Саймона. Теперь предстояла встреча с рекомендованным Николь архитектором. Тот опаздывал.

Саймон чувствовал лично себя виноватым в плохой погоде.

— Очень сожалею, Эрн, — извинялся он. — Сегодня не много увидишь.

Эрнест вглядывался в облако, окутавшее Люберон.

— Это напоминает мне Брайтон в августовские банковские каникулы, — заметил он. — Но место потрясающее, должен сказать. Возможности безграничные. Пока ждем, я быстренько взгляну, что там внизу. — И, довольно мурлыкая, исчез.

Николь улыбнулась Саймону.

— Поздравляю, месье патрон, — и поцеловала. Губы холодные, язычок теплый. — Не жалеешь?

Позади кашлянули. Обернувшись, они увидели в дверях промокшего до нитки высокого мужчину, стряхивавшего воду с крошечного складного зонтика.

— M’sieu dame, bonjour. Quel temps![45]

Франсуа Блан с большой пользой для себя открыл Люберон на несколько лет раньше других парижских архитекторов, до которых в конце концов тоже дошло, что солнечный край, живописные руины и состоятельные клиенты открывают выгодные приятные возможности по сравнению с однообразной работой над административными зданиями и жилыми домами в Нейи. Переехав на юг, он некоторое время жил без излишеств, когда после прихода Миттерана к власти никто не тратил денег, зато теперь на него был большой — некоторые утверждали, что даже слишком большой, — спрос, благодаря хорошему вкусу и личному обаянию, выручавшему его в тех случаях, когда счета превышали сметы. Его извиняло то, что он никогда не запаздывал со сроками, и именно по этой причине Николь предпочла его.

Они обменялись рукопожатиями. Живое, худощавое лицо с копной каштановых волос. Располагает к себе с первого взгляда, подумал Саймон, очень подошел бы для работы с клиентами в агентстве. Когда обходили здание, Блан охотно делился соображениями относительно открывающейся вокруг панорамы, расположения помещений, возможностей их использования. Любящий свое дело профессионал. Саймон понял, что это за человек, и почувствовал к нему симпатию. Умея убеждать сам, он ценил это умение в других.

Спустившись вниз, они встретили Эрнеста. Тот что-то мерил шагами, проводя носком ботинка линии на щебенчатом полу. Увидев Саймона, остановился.

— Видел эти сводчатые потолки? Представляешь, какой здесь получится ресторанный зал? Я уже его вижу. Какая прелесть! А какой вид открывается отсюда!

— Эрн, познакомься с архитектором. Месье Блан.

Оба трясли друг другу руки, нелепо, будто два аиста, кивая головами.

— Enchante. C’est monsieur?..[46]