Молчание. Любопытство Зиглера было почти осязаемым. «Личное» в его словаре означало только две вещи: перемещение по службе или смертельная болезнь.

— Как ты себя чувствуешь, Саймон? О’кей?

— Боюсь, что хорошо, Боб. Но нам надо поговорить. Как насчет двадцать седьмого декабря? Будет время снять с себя шубу Санта-Клауса.

Значит, речь идет о карьере, подумал Зиглер, заглядывая в календарь.

— Вполне. Двадцать седьмого свободен. Где?

— Нам будет нужно увидеть кое-кого еще. У нас было бы лучше всего. Я заказываю тебе «Кларидж».

— Попроси их, черт возьми, прибавить отопление.

Второй раз за несколько дней Саймона с каждым шагом к новой жизни охватывало радостное возбуждение. Он связал себя с отелем, теперь предстоит объяснение с Зиглером. Третьего участника разговора, Джордана, пока что лучше держать в неведении. Надежд на то, что он станет держать язык за зубами, мало, особенно если ему доведется посидеть в баре «Аннабел». Где он будет находиться на Рождество? Скорее всего, убивать зверьков в Уилтшире, если не добьется приглашения в «Мастик». Саймон сделал пометку для памяти и вернулся к наброску сообщения для печати о том, что он покидает Лондон.

Набросал ряд обязательных избитых фраз: сохранение прежних тесных связей с агентством, важная координирующая роль, всеобъемлющий обзор, возможности расширения, высококвалифицированное руководством — словом, всю неправдоподобную трескотню, к которой традиционно прибегают в случаях, когда высшее должностное лицо расстается с рекламным агентством.

Он решил ограничиться упоминанием Европы, где он мог исчезнуть, как это делали до него многие рекламные дельцы, под предлогом разъездов для улаживания конфликтов и поисков новых приобретений во славу своей группы. Это послужит объяснением отсутствия официального местопребывания. Не выпячивать его связь с отелем, но до этого, слава Богу, далеко — целых полгода. К тому времени деловые круги найдут другие темы для разговоров. Проблемы рекламных агентств не удостаиваются длительного интереса.

В дверь постучали, и Саймон, захлопнув папку с проектом сообщения для печати, поднял голову.

— Bonjour, jeune homme, — приветствовал его Эрнест. — Могу ли я вторгнуться?

— Заходи, Эрн. Как дела?

Эрнест начал заниматься на курсах Берлитца и усердно исполнял роль студента — нацепил длинный шарф и обзавелся шикарной сумкой для книг из замши шоколадного цвета.

— Дорогой мой, до того изнемог, что еле таскаю ноги. Четыре часа с мисс Данлэп — или мадемуазель Данлэп, как ей больше нравится, — высасывают из тебя все силы. Но учеба продвигается. Говорят, что мне помогает музыкальный слух. — Эрнест размотал спустившийся до колен шарф. — Похоже, что особенно хорошо удаются гласные.

— Я всегда восхищался твоими гласными, Эрн.

— Если верить мисс Данлэп, мало кто из нас правильно произносит французское «у», — продолжал Эрнест, присаживаясь на подлокотник кресла. — Во всяком случае, я пришел не надоедать тебе разговорами о моих школьных делах. Есть идея.

Саймон достал из ящика сигару и откинулся в кресле.

— Помнишь, ты говорил, как важно, когда откроется отель, иметь на своей стороне мэра? Так вот, мне пришла в голову pensée, ну, просто мысль, но, по-моему, неплохая — устроить рождественскую вечеринку. Мэр, конечно, с женой, этот милый месье Блан, несколько местных обитателей. Николь могла бы посоветовать, кого пригласить. Это был бы, дружественный жест, маленькое entente cordiale,[47]с целью дать им понять, что мы затеваем. Полагаю, что можно назвать это связями с общественностью.

Саймон согласно кивнул. Разумная мысль. Может даже оказаться весело, интересно.

— Ты не думал, где можно устроить?

— Где же еще, дорогой? В самом отеле. Наш самый первый званый вечер.

Саймон вспомнил о голых камнях, дырах в стене, мистрале.

— Эрн, будет холодно. Может быть, даже подморозит. Пока там не отель, а стройка.

— А-а, — отмахнулся Эрнест, — тебе немного не хватает воображения. И если позволишь, нет ни капли романтики.

— Я не могу быть романтиком, когда мне холодно. Вспоминаю один из своих медовых месяцев… в Церматте? Точно, в Церматте, — черт возьми, полная катастрофа.

Эрнест бросил неодобрительный взгляд.

— Подозреваю, что холодной была не погода, а жена, — фыркнув, отрубил он. — Во всяком случае, там ты не замерзнешь, обещаю. К тому времени на окнах будут ставни. В очаге будет пылать праздничный огонь. Повсюду жаровни с углями, на каменных стенах пляшет пламя свечей, много еды и больше чем нужно выпивки — страшно уютно. И еще…

Саймон, сдаваясь, поднял руки.

— Эрнест?

— Да?

— Замечательная идея!

Позднее, когда закончилось последнее совещание и на смену телефонным звонкам загудели пылесосы, Саймон позвонил Николь. Эрнест уже успел с ней переговорить.

— Как ты считаешь?

— Ну, в деревне уже идут разговоры. Секретарь нотариуса сказал пекарю, пекарь жене мэра — всем известно, что появился новый proprietaire.[48]Было бы хорошо встретиться с ними и рассказать, что делаешь. Эрнест прав.

— Кого приглашать? Всех? С такими вещами всегда проблемы — забудешь одного-другого, и они переживают.

— Милый, — засмеялась Николь, — что бы ты ни делал, найдутся такие, кто будет против.

— Из деревенских?

— Нет, по-моему, не они. Ты даешь им работу, заработки. Нет, есть другие, знаешь, кто считает, что это они открыли Прованс. Парижане, англичане… некоторые не хотят ничего менять.

Саймон на минуту задумался. Наверное, так оно и есть. Он ничего не мог сказать о парижанах, но со времен, когда работал официантом в Ницце, помнил отношение заглядывавших иногда в ресторан некоторых давно поселившихся там англичан — высокомерных, заносчивых, ворчащих по поводу цен и туристов, забывая, что сами тоже когда-то были туристами. И еще, помнил он, выделявшихся мизерностью чаевых, французские официанты старались увильнуть от их обслуживания.

— Ладно, — сказал он, — давай пригласим и их. Наше дело пригласить. Ты их знаешь?

— Конечно. В такой деревне, как наша, все друг друга знают. Расскажу тебе о них, когда приедешь на следующей неделе.

— Что тебе привезти?

— Свои старые рубашки. Я в них сплю.

Саймон улыбнулся. Эта картина будет придавать ему силы в полные скуки дни, расписанные в календаре, будто препятствия на беговой дорожке от Лондона до Прованса.

Положив трубку, Николь вернулась к груде планов и смет, которые сегодня прислал ей Блан. Он предложил, прежде чем перейти к зданию, закончить отделку бассейна, с тем чтобы ранней весной начать благоустройство территории. Вполне резонно, хотя Саймон будет разочарован, что помещение к Рождеству останется в первозданном виде. Правда, у Эрнеста было полно идей, как украсить его к вечеринке. Какая они дружная пара, подумала она. Легко и приревновать. Легко и глупо. Достаточно вспомнить, что стало с другими женщинами в жизни Саймона.