Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Завязалось ожесточенное сражение, в ходе которого злосчастный городок несколько раз переходил из рук в руки и к исходу дня остался все-таки в германских руках. При этом ширина «коридора» не превышала одного километра, и он с легкостью простреливался насквозь не только полевой артиллерией, но даже из обычных винтовок и пулеметов. А незадолго до полуночи из ставки германского кайзера Вильгельма в Спа пришел категорический приказ немедленно сворачивать Руанскую операцию и выводить 2-ю армию на рубежи, с которых был начат прорыв на Руан. И делать это надо было немедленно, иначе для германской армии все могло закончиться весьма печально.
17 сентября 1918 года.
Германская империя.
Ставка верховного командования в Спа
Кайзер находился в мрачном, можно даже сказать, подавленном настроении. Второй рейх истекал кровью в жестокой борьбе, и казалось, что не было уже никакой возможности для того, чтобы привести германскую нацию к победе.
– Господа, – сказал он, – с прискорбием должен вам заявить, что я понял одну, очень важную вещь. Несмотря на все наши усилия, несмотря на героизм германских солдат, несмотря на то, что нам буквально подарили мир на Востоке, позволив сконцентрировать все наши усилия на Западном фронте, несмотря на то, что Советская Россия в обмен на промышленные товары снабжает нас продовольствием, хлопком, рудой и много чем еще, наше положение просто катастрофическое. Мы не в силах добиться решающей победы над Антантой, которая против одного доблестного германского солдата бросает двух, трех, четырех узкоглазых, желтокожих и чернокожих головорезов, которые одолевают немецкую доблесть, если не умением, то числом. Принц Леопольд Баварский докладывал мне, что наши солдаты уже устали их убивать, а они с остервенением лезут на наши позиции, как стадо баранов, да так, что в пулеметах закипает вода, а в лентах кончаются патроны…
– Ваше величество, – встрепенулся Эрих фон Фалькенхайн, – в битве за Руан нам удалось избежать самого худшего. Наши войска не были окружены и не капитулировали, как о том мечтал маршал Фош. Генералу Георгу фон дер Марвицу удалось вырваться из чуть было не захлопнувшейся мышеловки и вывести свои войска в полном порядке, причем они понесли незначительные потери…
Кайзер Вильгельм тяжело вздохнул и заговорил, постепенно распаляясь все больше и больше:
– Бойню за Сэркэ, Эрих, вы называете незначительными потерями? Мне уже доложили, что дивизия, удерживающая горловину, через которую выводились войска вашей армии, понесла потери до шестидесяти процентов личного состава, и если бы не поддержка бронепоездов и небольшого количества наших панцеров, то, наверное, она была бы полностью уничтожена. А ведь это был ландвер, старшие возраста, чуть ли не ветераны Седана. Молодежь в Германии кончилась, и теперь мы вынуждены бросать в бой стариков, и они дерутся как львы, погибая под натиском диких орд.
А все из-за чего? Из-за того, что мы сами не смогли правильно определить цели и задачи на летнюю кампанию восемнадцатого года. Проклятый Париж, как безжалостный молох, проглотил все наши накопленные резервы. Снаряды, которые выпускала германская промышленность, были истрачены на то, чтобы сровнять с землей этот всемирный вертеп разврата. Пятьдесят лет назад французы, разгромленные под Седаном и Мецем, покорно задрали лапки перед прусскими гренадерами! Так какого же черта сейчас они устроили в собственной столице еще один Верден?! За три месяца Парижского сражения мы понесли такие же потери, как и за все время сражения под Верденом. И не видно конца этой мясорубке!
Уйти из Парижа нашей армии тоже невозможно, ибо тогда армии Антанты воспрянут духом от подаренной им победы, а наших солдат охватит уныние от своего поражения. Ведь все три года войны с августа четырнадцатого мы обещали Германии, что взятый нашими солдатами Париж будет означать конец войне. И вот Париж не только взят, но еще и разрушен, стерт с лица земли, а население его или бежало, или было истреблено. И что – война по-прежнему продолжается. Более того, в лягушатниках словно открылось второе дыхание. В Париже в наших солдат стреляют старики, женщины и дети, подобравшие оружие убитых пуалю, а в Нормандии головной болью наших солдат стала местная Национальная гвардия, которая взяла себе девиз «Они не пройдут».
Эрих, что мне делать дальше, что сказать немцам, которые ждут от меня сообщение о великой победе, а вместо того продолжают получать все новые и новые извещения о героической гибели своих близких? Что я должен им сказать, ибо Парижская бойня есть моя и только моя ошибка, потому что именно я принимал решение на проведение этой операции?
В Германии уже есть семьи, в которых погибли на фронте все взрослые мужчины. И что мне теперь делать – призывать в армию мальчишек шестнадцати-четырнадцати лет? Я не говорю, что война проиграна, но должен сказать вам, что ее надо заканчивать как можно скорей. Германия сейчас находится при последнем издыхании, и если сражения не прекратятся, то праздновать победу будет просто некому.
– Ваше величество, – произнес Эрих фон Фалькенхайн, вклинившись в паузу в речи кайзера, который на мгновение замолк и крупными глотками пил воду из хрустального стакана, – положение Антанты тоже не такое уж блестящее. Английские и французские солдаты точно так же измучены войной и несут ужасающие потери. После провала Руанского наступления фронт под Амьеном стабилизирован на тех же рубежах, а Парижская бойня уносит жизни не только немцев, но и французов. Наша разведка докладывает, что среди колониальных войск все чаше вспыхивают бунты. Солдаты из Алжира, Марокко, Туниса, Индокитая и прочие африканцы не желают идти на верную смерть, штурмуя наши окопы, а когда их пытаются заставить это сделать, то поворачивают оружие против своих французских офицеров. В такой обстановке никакого серьезного наступления Антанты быть не может.
Почти наполовину состоящая из колониальных частей французская армия стремительно разлагается, и скоро сдержать этот процесс не смогут никакие расстрелы и пулеметные команды. В отличие от французской, моральное состояние германской армии вполне удовлетворительное – ведь мы одной ногой стоим уже в Париже, а это значит, что на пороге Победы. Нам надо только поглубже врыться в землю и держаться до тех пор, пока этот хаос сам не пожрет нашего врага, как это было год назад в России. Там правительство царя Николая тоже допустило роковую ошибку, призвав резервистов старших возрастов, которые не хотели воевать и своим нежеланием полностью разложили русскую армию.
Немного помолчав, Эрих Фалькенхайн добавил:
– Мне кажется, что после войны, когда солдаты колониальных частей, получившие боевой опыт в окопах Европы, вернутся к себе домой, то Франция и Британия будут иметь с ними очень большие проблемы, потому что еще никто не смог отменить стремление дикарей к свободе. На полях Европы эти люди научились убивать таких же белых людей, как их господа, и никто не помешает им применить это умение у себя дома…
– Ну, господин генерал, – хмыкнул Вальтер Ратенау, – до проблем, которые, по вашим словам, ожидают Антанту, еще надо дожить. Какая нам будет разница, какие проблемы будут у французов и британцев, если Германская империя раньше них рухнет в пекло революции, вызванной усталостью от непрекращающейся четырехлетней войны! Да, дух наших солдат, матросов и офицеров еще достаточно высок. Но если на фронте случится еще одна неудачная операция с большими потерями, вроде Руанской, то тогда можно ожидать всего, чего угодно.