— Анна, — бархатно пророкотал надо мной хорошо поставленный голос, и я вздрогнула.

— Лесневский, ты меня преследуешь? — спросила, всё ещё не поднимая глаз.

— Не поверишь, — обволок меня шоколадной нугой голос бывшего бойфренда, — еду я, а тут, совершенно случайно, ты.

— И ты не мог не остановиться, — я всё же окидываю его насмешливым взглядом. — Здравствуй, Игорь.

— Привет, дорогая. От судьбы не убежишь, правда?

Слишком громкое заявление. Лесневский — тоже осколок прошлого. Мы расстались где-то полгода назад. Не совпали. Он хотел семью и детей, а я слишком была увлечена работой и карьерой.

Нет, я не ждала принца на белом коне и не тосковала по Иванову вечно. Правда, отношения после того, как я обожглась и сбежала, неизменно проигрывали учёбе, карьере, каким-то другим моим интересам.

Я больше не влюблялась. Замуж не хотела выходить. Меня всё устраивало и так. А глухую тоску, что изредка нападала на меня из-за угла, я давила в себе, как могла. Это влияние погоды и луны, а также магнитных бурь — убеждала я себя.

Игорь был первым мужчиной за десять лет, с которым я рискнула жить вместе. Мы продержались год с хвостиком. А потом он стал слишком настаивать на институте брака, всё чаще заводил разговоры о детях. Все его мечты никак не вписывались в мои далеко идущие планы, поэтому мы очень интеллигентно расстались, договорившись остаться друзьями.

Всё бы ничего, но Лесневскому вдруг резко стало меня не хватать. Он начал позванивать. Изредка. А потом, вот как сейчас, внезапно появляться. Может, останься я жить там, где и жила, наши встречи и сошли бы за случайные. Но вот так, лицом к лицу в огромной столице… Я не могла ему верить, хоть и сделала вид.

— Судьбы нет, Игорь, — сказала я, осторожно двигая задницей по лавочке и убирая руку: слишком уж близко приземлился мой бывший и, словно невзначай, попытался ко мне прикоснуться.

Нет, я ничего плохого к нему не испытывала, но не хотела давать ложные надежды. Всё в нём было хорошо: красивый, мужественный, состоятельный, надёжный. За исключением одной маленькой детали: не мой. К тому же, в Лесневском жила махровая дремучая убеждённость: женщина должна сидеть дома, печь пироги, ждать мужа, рожать детей. Ходить вечно босая и беременная. Не так кардинально, конечно, но под налётом цивилизованного человека в нём жила какая-то неандертальская сущность, алчно требующая доминирования и подчинения правилам, что жили в его голове.

Нет, он никогда не поднимал руку, чтобы самоутвердиться. Лесневский был выше этого. Нет, он никогда открыто не требовал, чтобы я бросила работу, но всеми силами пытался исподволь вдолбить некоторые мысли и ценности, которые никогда не были моими. Может, как раз именно это и стало причиной расставания. Я не люблю, когда мне что-то навязывают и ограничивают свободу, которую я очень ценила.

— А что есть, Анна? Бог? Мироздание? Вечный двигатель? Человеку необходимо во что-то верить. Я предпочитаю в судьбу, что сводит нас раз за разом.

Меня слегка передёрнуло. Повеяло инквизиторскими кострами. Лесневский не похож на фанатика, но нечто в его речах пугало постоянно.

— Ты зачем сюда приехал? Вот сидел бы дома, никакой бы судьбы не приключилось. А так я начинаю подумывать, что ты за мной следишь.

— Что ты здесь делаешь? — переводит он разговор на другое. И по тому, как он это делает, я понимаю, что недалека от истины.

Чёрта с два, а не случайность наша внезапная встреча. Не то это место, где будет ехать автомобиль Игоря. К тому же, он не подъехал, а где-то остановился, прежде чем ко мне подойти.

— Жду ребёнка, — говорю я, не подумав, и вижу, как напрягаются плечи Лесневского. Он окидывает меня острым взглядом. Скользит по лицу, останавливается на груди, а потом намертво застревает на животе.

— От кого? — такое впечатление, что он мороженого объелся. — И когда успела?

Я уже хочу сказать, что он неправильно меня понял, что я теперь няня, жду Медведя с тренировки, как слышу до боли знакомый голос:

— От меня.

Димка. Я о нём и забыла немного. Стоит злой, как дым из ноздрей не валит. В одной руке — пакет, в другой — вазочка с мороженым. Фисташковым. Чувствую, как слёзы на глаза наворачиваются. Он помнит!

Потом до меня доходит, что он только что ляпнул. Но пока я собираюсь возмутиться, этот гад мне мороженое в руки суёт и улыбается проникновенно:

— Анечка, как ты любишь, дорогая. Мне даже с собой дали под клятвенное заверение, что я посуду верну. Учли твоё положение. Вы здесь что-то забыли? — смотрит на Лесневского, как на мерзкого грызуна. — Шли мимо? Вот и идите, идите. Нечего возле чужих беременных жён увиваться.

Лесневский, к его чести, не дрогнул. И поднимать свой великолепный зад не поспешил.

— А вы, собственно, кто? — цедит он медленно и, расстёгивая пиджак, расслабляется, даже ногу вытягивает вперёд. Но это всё видимость. Я Лесневского знаю. Он сейчас как хищник: только Димка зазевается — Игорь ему горло перегрызёт.

— Муж, — улыбается по-волчьи Иванов.

Я не успеваю взгляд с одного на другого мужчины переводить. Мне бы засмеяться, разрядить обстановку. Право слово, они похожи сейчас на петухов, что курицу в курятнике не поделили и ходят вокруг друг друга, перья топорщат.

— Что-то я не припомню вас в Аниной жизни, — ещё больше разваливается в небрежной позе Игорь. — А я о ней знаю всё.

— Видать не всё, — скалится Иванов. — Ты ему не рассказывала о нас, дорогая?

Внутри меня тревожно тренькает звоночек. Но в этот прекрасный миг в мою голову приходит гениальная мысль: если я сейчас подыграю Димке, то избавлюсь от Лесневского.

По его высказываниям я понимаю: он от меня не отстанет. К тому же, скорее всего, он за мной следит. Поэтому я налегаю на мороженое — не пропадать же добру. Наслаждаться не получается под высоковольтными взглядами этих двух котов драных, но вкус мне определённо нравится.

— Да как-то не пришлось, — спокойно отвечаю я Димке. — Игорь, ты прости, но нам пора.

Я поднимаюсь. Иванов ловит меня под локоть. Большого труда стоит мне не поморщиться: он так сжимает мою руку, что, наверное, синяки останутся. Но эта боль не намеренная. Иванову важно меня умыкнуть.

— Пока! — машу я ложечкой Лесневскому и ускоряюсь: за Ивановым, если ногами не перебирать, не успеть.

— Это что такое?! — шипит он, затянув меня в первую попавшуюся подворотню.

Я улыбаюсь, деланно приподнимаю брови и цокаю языком:

— Ты меня ревнуешь, что ли, Иванов?

Пауза. Я наслаждаюсь выражением Димкиного лица. Бумеранг, милый, такой: летит, летит — и возвращается. Не поймал — полбашки снесло.

Дмитрий

Ревновал ли я? Да по-сумасшедшему. У меня перед глазами — красная пелена. Ещё немного — и я бы кинулся на этого великолепного самца и трахнул бы его пакетом с мороженым по таблоиду, чтобы показания счётчиков местами поменялись.