— Я всегда держу свое обещание.

Винсенте повел Леона и Бьянку в небольшой, уютный кабачок, хозяин которого встретил их с любезностью, граничившей с подобострастием, и сразу провел за небольшую перегородку. Им подали окорок, оливки, хлеб, сыр, засахаренные каштаны и два сорта вина.

— В Тулоне я заказал бы другие блюда, но здесь приходится соблюдать традиции, — усмехнулся Винсенте.

— Вы там бывали? — осмелилась спросить Бьянка.

— Неоднократно. В основном по делам. Возможно, когда-нибудь я окончательно переселюсь на материк.

— Так вы торговец? И чем торгуете? — спросил Леон, желая поддержать вежливый разговор.

— Всем понемногу, — ответил Винсенте, не сводя глаз с Бьянки. В его взгляде было странное напряжение, от которого ее невольно бросало в жар. Возможно, Леон тоже это заметил, потому что нахмурился и спросил:

— Как поживает ваша супруга?

— Я вдовец. Моя жена скончалась полгода назад. И, к сожалению, она не оставила мне детей.

— Приношу свои соболезнования. Трагический случай?

— Она долго болела, — ответил Винсенте, разливая вино, и Бьянка не услышала в его голосе особого сожаления.

Наступило неловкое молчание, во время которого она исподволь старалась разглядеть собеседника и составить о нем собственное мнение. Что-то подсказывало Бьянке, что от ее нынешнего впечатления об этом человеке будет зависеть слишком многое.

— Моя дочь спрашивала меня, правда ли, что в Аяччо родился Бонапарт? — наконец промолвил Леон.

— Правда. Представьте себе, его дом ничем не отличается от остальных, — сказал Винсенте, пригубил вино и добавил: — Говорят, Бонапарт позабыл о своем народе. Хотя на самом деле мы должны быть благодарны, императору хотя бы за то, что отныне корсиканцам, кажется, ничего больше и не нужно, кроме как быть корсиканцами! А еще он показал людям, что значит верить в свою звезду. Его пример зажег в молодых людях желание перебороть судьбу, доказать миру, на что они способны.

— Наша судьба — часть Божьего замысла. Нельзя становиться пленниками дерзких желаний и напрасных грез, — сказал Леон.

— Так же, как и опасно сковывать молодежь бесконечными запретами. Рано или поздно всякий человек пытается разорвать путы, — заметил Винсенте, и Бьянке почудилось, будто она никогда не слышала более мудрых слов.

— Главное не забывать о семье. Пример Бонапарта это доказывает. Для настоящего корсиканца семья — превыше любого золота и всех бриллиантов мира.

— Мадемуазель Бьянка — ваша единственная дочь? — поинтересовался Винсенте.

— Кроме нее у меня есть еще сын Данте, он на год старше, — ответил Леон.

Ни слова о Джулио и Дино! Только теперь Бьянка по-настоящему ощутила, насколько сильно уязвлен и унижен отец поступком своих сыновей.

Далее речь пошла о нынешнем урожае и ценах на вино, но она видела, что эта тема, хорошо знакомая и близкая отцу, совершенно не интересует Винсенте. Они разговаривали долго, опустошая стакан за стаканом, и постепенно к Леону вернулось превосходное расположение духа. Под конец вечера синьор Маркато спросил:

— Где вы остановились?

— У дальних родственников. Там тесновато, и я предпочел бы не обременять людей, но в Аяччо трудно найти что-то другое.

— Согласен. Если бы у меня было больше свободного времени, я бы открыл здесь гостиницу с пансионом, как это принято во Франции, — сказал Винсенте и добавил: — Вы окажете мне честь, если завтра утром согласитесь посетить мой дом.

Он выжидающе смотрел на Леона, и Бьянка видела, что в душе отца идет борьба. Завтра утром он собирался уехать, о чем накануне объявил дочери и работникам.

— Хорошо, — медленно проговорил отец, — это будет честь и для нас.

Ночью Бьянка не могла заснуть. В семье дальних родственников Леона, которая приютила их на ночлег, было много народа, и девушку уложили между двух немолодых тетушек, вероятно, для того, чтобы они охраняли ее честь.

Это был старинный дом, с дверью, пробитой столь высоко от земли, что в помещение можно было забраться лишь по шаткой приставной лестнице: так давно не строили даже в Лонтано. Перед окнами были навесные бойницы, предназначенные для защиты семьи от нападения соседей. При лишнем напоминании о том, что корсиканцы только и думают, как бы устроить засаду и пристрелить кого-нибудь из-за угла, Бьянка недовольно поморщилась.

Городок погрузился в глубокий сон. Кроме далекого шума прибоя, с улицы не доносилось ни звука. Тетушки мирно похрапывали. После долгой ходьбы тело Бьянки ломило от усталости, но голова оставалась удивительно ясной. Внезапно она поняла, почему отец хочет для нее лучшей доли. Она сама желала ее для себя, ибо каково прожить жизнь, наблюдая, как она постепенно теряет краски, чтобы в конце концов превратиться в унылое существо, от черных одежд которого веет смертью!

Бьянка осторожно выбралась из постели и попыталась выглянуть в окно.

Кто смотрел на людей из звездных глубин? Были ли звезды похожи на бриллианты или на слезы? Она никогда не задумывалась об этом. Ее не учили устремляться к небесам, ей внушали, что главное чувствовать под ногами твердую почву.

Где-то там, в темноте, дремали корабли. Провожая Леона с дочерью, Винсенте Маркато, словно невзначай, обмолвился, что некоторые суда в гавани принадлежат ему, что приятно удивило Бьянку.

Наверное, Амато Форни, юноша в красивом мундире, с ветром в голове и в кармане, в самом деле не смог бы сделать ее счастливой. Зато человек вроде Винсенте Маркато, крепко державший судьбу за вожжи, — вполне.

К тому времени, как на следующий день они с отцом отправились в гости к новому знакомому, Бьянка укрепилась в своих намерениях.

Дом Винсенте произвел на нее сильное впечатление благодаря странному сочетанию находившихся в нем предметов. Чисто выбеленные стены были украшены картинами, чего нельзя было встретить ни в одном корсиканском жилище, как и пестрых тканей, мебели красного дерева, высоких ваз и зеркал. Вместе с тем здесь присутствовало и все то, что Бьянка могла увидеть в своем деревенском доме, но — словно бы на задворках, стыдливо запрятанное в угол. Создавалось впечатление, будто новое время стремительно вытесняет прошлое, мощные ветры перемен уносят прочь тяжелую пыль веков.

Пока Леон и Бьянка беседовали с синьором Маркато, из-за занавески, отделявшей комнату от небольшого чулана, на них ни жива ни мертва смотрела Кармина. Она смертельно боялась столкнуться с Гальяни, ибо не сомневалась, что Леон и Бьянка расскажут Винсенте, что она путалась с Джулио.

Между тем Кармина успела придумать душещипательную историю о том, как прежний хозяин взял ее силой, после чего выгнал из дому.

Неделю назад она призналась синьору Маркато в том, что беременна.

Он мрачно прищурился.

— Ты хочешь сказать, что ребенок мой?