Друзья мои, если я задумаю рассказать вам все известные мне печальные истории, на это не хватит и нескольких ночей. И вообще, я здесь не для того, чтобы вскрывать все пороки и напоминать о совершенных глупостях! Подобные мерзости творятся и сейчас. Это всего лишь отрыжка былых времен, когда мужчина был господином жара и дрожи, правителем слез и командором веры. Его царство казалось безграничным, и солнце его желаний освещало самые укромные уголки земного шара. Ему было достаточно моргнуть, чтобы вызвать потоп, топнуть ногой, чтобы разразилось землетрясение. И если он дарил свою милость какому-нибудь животу, то он ждал тысячи слов благодарности. И по всему свету разносилось эхо женских стенаний. Мужчины силой затыкали рты страдалицам, и наступала ужасающая тишина. Закон называл подобное деяние изнасилованием, но находились мужчины, нагло отвечавшие судьям, что девчушка семи лет сама спровоцировала их! Эти кобели задирали женские юбки с незапамятных времен!

Вот что было в самом начале… Но потихоньку все же изменялось. Из робких куриц женщины превратились в павлинов, гордящихся своим роскошным оперением. Единожды убедившись в своей силе, они отправились на завоевание жизни с аппетитом гостей, опоздавших на банкет. Они научились свободно уходить и возвращаться без боязни, не заполняя никаких пропусков и формуляров. Они решили, что могут заводить любовников и даже любовниц. Они отказались воспитывать детей. Они забросили кухни. Они забыли о глажке белья, о вышивке крестиком, о грязной посуде, о миссионерской деятельности, о вскармливании грудью, о молитвах, о стирке, о примерном поведении в стенах родного дома, о самом доме, о стыдливости и целомудрии, и еще о сотнях вещей, на которых покоился старый мир, заполненный служанками сердца и желаний. Именно тогда родилось первое поколение освобожденных женщин (в реальности мнимая свобода), к которому принадлежала Ника. Освобожденное от гнета традиций, не стремящееся ни к каким добродетельным идеалам, не умеющее жертвовать, презрительно смеющееся над-тем-что-о-них-скажут, это поколение с пылом выскочки-провинциала бросилось вкушать ранее недоступные радости. Кроме того, эти женщины твердо решили не давать спуску врагу.

Юбка с разрезом, сигарета в зубах, темные очки, руки удобно покоятся на руле; противозачаточные таблетки в косметичке, запасные трусики — на всякий случай, сексуальный полупрозрачный топ; крашеные, перекрашенные, завитые, постриженные, уложенные, налаченные волосы; изящные стринги, а под ними ухоженный и выбритый лобок; накладные ногти и ресницы, нарисованные брови, громкий голос и соленые словечки, уверенная походка — свободная женщина сеяла, ни секунды не сомневаясь (потому что достаточно часто она просто играла!) страшную панику, доселе невиданную на островах. Она совершила гигантский прыжок в будущее, предав забвению древние традиции. Она заложила основы новой цивилизации, в которой понятия «мужчина» и «женщина» стали равнозначными. Она выкинула за борт память предков, и все во имя свободы. Но порой такая свобода вырождается в анархию.

Одна история, произошедшая не так давно, дала пищу пересудам и удивила слушателей.

Мано, прозванный «Бородка» за изящную растительность, обрамляющую его подбородок, женился на Элизетт, маленькой негритянке с возвышенности Труа-Ривьер. Замкнутая, скромная, стыдливая как сама Дева Мария, Элизетт занималась домашним хозяйством и содержала дом в безупречной чистоте. Она мыла, подметала, чтобы ее мужчина жил в идеальном порядке. В полдень окрестности их домика наполнялись аппетитнейшими запахами, щекотавшими ноздри соседей. «Какая прелестная хозяюшка», — перешептывались в округе, не забывая отметить красоту Элизетт. При этом следует сказать, что молодая женщина не была ни сплетницей, ни болтушкой, никогда не вмешивалась в чужие дела: вся ее жизнь протекала в домике из трех комнат и веранды. Добрая и отзывчивая, хозяйственная и серьезная — чего еще желать! Мано Бородка, скромный работник госпиталя, не был доволен своей профессией. В его голове прочно засела навязчивая идея: пробить себе дорогу в верхи общества — любым способом! Стать значительным деловым господином в изящном костюме, стучащим каблуками по центральным улицам города. Он начал торговать страховками и мало-помалу смог накопить некоторую сумму денег и открыть собственную контору, на дверях которой красовалось его имя, начертанное крупными цветными буквами. Чем больше процветал его бизнес, тем больше он толстел, ведь порой огромный живот столь же показателен, как и солидный банковский счет. «А у него хороший банковский счет», — восторженно шептали окружающие его дамочки. Затем добавляли: «Что он мог найти в этой маленькой простушке Элизетт?» А сама Элизетт, всегда спокойная и рассудительная, продолжала наматывать нить повседневности на катушку проходящих дней и позволяла взлетать крошечным воздушным змеям ее мыслей, всегда направленных к Богу с благодарственной молитвой за то, что он так помогает ее семье. Она никогда не пропускала воскресной мессы и внимательно выслушивала проповедь отца Бриссю перед исповедью.

Мано Бородка решил, что его старенький домишко не достоин его нового роскошного оперения, и, не обращая внимания на возражения жены, снял огромную виллу с бассейном. Теперь в их гараже стояло два автомобиля — «мерседес» и двухместный спортивный «БМВ». Направляясь на шикарную вечеринку — никчемный парад снобизма, Мано стал задумываться о том, что его супруга ни внешне, ни внутренне не походит на роскошных дам, блистающих в высшем свете. Застенчиво улыбающаяся, неловкая в дорогом вечернем платье, слишком скованная на танцплощадке, не умеющая поддержать легкую бессмысленную беседу, Элизетт, по его мнению, не могла выгодно оттенить столь роскошного мужчину. И тогда Мано решил встряхнуть свою жену, изменить ее.

Однажды вечером, после ежегодного карнавала, на Элизетт обрушился целый град упреков и нотаций: муж обвинял ее в отсутствии внутреннего размаха. Она, мол, женщина без соли и перца, пригодная лишь для того, чтобы нюхать пуканье аббата и смаковать просвиру. Пришло время расправить крылья и дать ветру удачи подхватить себя. Изысканная прическа по последней моде, в меру яркий макияж, платья, сидящие как на манекене, занятия танцами и много, очень много искрометного веселья — вот что ему требуется. Достаточно взглянуть на мадам Такую-то или Сякую-то, вокруг которых переливается ореол сладострастия, кокетства, при этом они никогда не забывают повышать свой класс… Элизетт размякла, как мороженое на солнцепеке. Она уткнула лицо в носовой платочек и целую неделю ни с кем не разговаривала. Затем пронеслась по дому, как тайфун, выкинула всю свою одежду, всю обувь и принялась повышать свой уровень.

Волнуясь и сомневаясь, Элизетт доползла до парикмахера, привыкшего превращать в картинки головы дам из высшего общества. Он стриг, красил, тонировал, распрямлял и укладывал волосы новой клиентки. Выйдя из парикмахерской, Элизетт напоминала то ли абстрактную картину, то ли завитую курицу, измененную до неузнаваемости с помощью маски с рожками: надо заметить, что женщина чувствовала себя крайне неуверенно в новом образе. Но Мано поддержал ее начинания, и Элизетт, набравшись смелости, принялась трудиться дальше над изменением собственного облика. Она подобрала прозрачное вечернее платье, перечеркнутое легким намеком на крошечные трусики и лифчик. Публика приветствовала ее смелость, а после двух-трех бокалов шампанского «Дом Периньон» она хохотала, как заведенная, удивляясь новым ощущениям и радостно встречая все вольности, что рождало ее новое естество. Дальше — больше. Мано Бородка с гордостью выставлял напоказ необыкновенную супругу, такую модную, стильную и раскованную. Ожемчуженная, озолоченная, обриллиантенная, скорее шикарно раздетая, чем одетая, Элизетт узнала от своей доброй подруги, что помимо обыденной супружеской жизни существует особая сладостная эротика. Вот тут она напрочь забыла о стыде и непорочности, а Мано Бородка начал задумываться о содеянном. Но невозможно остановить лошадь, которой вожжа под хвост попала! Она изучила тысячу и одну позу из Камасутры, увлеклась коллекционированием порнофильмов, накупила себе нижнего белья, достойного гарема восточного султана. Теперь Элизетт находила супруга слишком стеснительным, слишком забитым, совершенно не думающим об удовольствиях. Мано, сообразив, что уже поздно выходить из игры, уступил жене и принялся изображать из себя эдакого современного раскрепощенного мужчину, владеющего роскошной женщиной, которой он разрешает попирать барьеры глупых условностей, при этом не обращая внимания ни на сплетни, ни на общепринятые правила. Увы, Элизетт уже не нуждалась ни в руководстве, ни в разрешениях, она катилась по наклонной дороге удовольствий, как колесо, слетевшее с оси телеги. За спиной Бородки она погружалась во всевозможные оргии, вплоть до того дня, когда Мано совершенно неожиданно (он опоздал на самолет) вернулся домой и обнаружил в своей гостиной множество совершенно голых мужчин и женщин, занимавшихся групповым сексом. Он застыл на пороге, а затем сквозь слезы заметил, как его крошка Элизетт, оседлавшая любовника, жестом приглашает мужа раздеться и присоединиться к веселью. Мано Бородка ударился в религию, а разведенная Элизетт, все такая же сияющая и цветущая, прогуливает по городу свои прелести женщины-вамп. Открытый ею модный бутик процветает, а ее ночи приближают красотку к звездам. Она, как истинная герцогиня, принимает поклонение этого мира и дарит, кому пожелает, блаженство своей черной розы.