Чего добились мы, обретя мир, в котором каждый стремится вскарабкаться на подмостки, постоянно быть у всех на виду; мир, в котором каждый считает себя властелином? Этот мир питает ненависть Ники. Вернее, он производит ее ненависть. Я часто задавался этим вопросом, подозревая, что жестокость Ники — лишь отголосок иной, скрытой жестокости, прячущейся в сухих листьях, что устилают леса наших комплексов. Ника вела себя так, как будто бы я ее публично раздел, даже хуже, как будто бы я лишил ее девственности на виду у целого мира. Она не могла вынести спектакля придуманного ею самой унижения. Ему она противопоставила спектакль неутомимой мести, она мечтала раздавить меня каблучком, как ядовитую сороконожку.

Однажды я стал свидетелем похорон на острове Гаити. Вдова, окруженная многочисленными чадами и семьей усопшего, рвала на себе волосы, выла от горя и умоляла небеса вернуть ей мужа. Порой она обращалась к тем, кто сгрудился по сторонам дороги, ведущей к кладбищу, вопрошая их о том, что с ней станется. Она показывала на своих сироток. Она молила быть милосердными к детям. Но чем дальше продвигался кортеж, тем сдержаннее становились ее рыдания. В какой-то момент она принялась поносить умершего мужа. Она называла его трусом, бросившим ее в этом котле с бурлящей вокруг жизнью. Она обвиняла его в эгоизме. Ему так хорошо там, где он сейчас находится, не чувствуя ни зноя, ни холода! Она оскорбляла покойника, бросая на гроб самые страшные проклятия. Подлец! Мерзавец! Тряпка! Кретин, не способный обмануть смерть! Забывший собственных детей! Обманувший мои надежды! Предатель! Предатель!

Эта сцена еще долго стояла у меня перед глазами, ведь никто, кроме вдовы, не произнес дурного слова в адрес покойного. И я понял: несчастная женщина ругала не своего почившего мужа, а эту сволочную жизнь, сделавшую ее вдовой. Она не выплескивала накопившееся горе, но выступала против несправедливости, показывая всей Вселенной, что не смирится с судьбой. Она сочувствовала самой себе!

Я вспомнил день, когда Бете потерял свою жену. Запоминающийся день, такая шумиха разгорелась вокруг похорон женщины!

Бете, смешной человечек, прозванный за малый рост «Маленький боб», нашел в себе силы вскарабкаться по общественной лестнице и занять определенное место в этом мире. А ему потребовалось много сил, так как фея-жизнь при рождении не преподнесла ему ни единого подарка. У него не было ни красоты, ни богатства, ни образования, ни прошлого, ни будущего. Лишь две пустых руки, пустых, как беззубый рот! Лишь сноровка пересмешника, упорхнувшего от охотника, да хорошо подвешенный язык! В общем, у него не было ничего!

Значительно раньше, чем его сверстники, он покинул жалкую лачугу своей мамаши и отправился познавать большой мир. Он перебивался случайными заработками, преодолевая неудачу за неудачей. Измерив длину всех улиц в своем городке, он тайно пробрался на корабль, перевозивший бананы, и отправился в Париж, твердо решив проделать еще одну дыру в этом гигантском сыре. И он прогрыз свою дыру, после чего загремел в тюрягу, где открыл для себя бесконечность человеческих душ и характеров. Тюрьма стала его первым университетом, в котором он изучил изнанку человеческих нравов, познакомился с самыми черными мыслями, столкнулся с обманом, трусостью, гордыней и с другими низостями, что таятся в этом крошечном мешке с костями, называемом «человеком». Он встретил также людей блистательного ума, с характерами твердыми, как сталь, обладающими удивительной силой и не признающих ни веру, ни закон. Он понял, что все опирается на силу и тот, у кого нет силы сильных, вынужден страдать или изобретать свою собственную придуманную силу. К концу заключения Бете стал блестящим комедиантом, умеющим посмеяться над собой. Он вышел из тюрьмы без единого франка в кармане, но с кучей идей в голове. Он решил стать артистом и выплеснул в песни весь свой опыт иммигранта и собирателя оскорблений. Немножко негритянского, немного обезьяньего и человек с кокосовых пальм посередине! Он так много страдал, что смог передать (не без доли юмора) все прожитое не только им самим, но и тысячами его братьев и сестер. За довольно короткий срок Бете познал успех, пьянящую власть денег и легкий хмель славы. Взгромоздясь на здоровенные каблуки, как на ходули, он обольщал то высокую блондинку, то стройную рыженькую, то манекенщицу-брюнетку и появлялся с ними в обществе, не задумываясь о том, как забавно выглядит подобная пара. Его наряды, один эксцентричнее другого, помогали создать образ эдакого негритянского царька, разряженного в кусочки радуги. Чем ярче переливались цвета, чем сильнее блестели ткани, чем затейливей был на них рисунок, тем лучше он себя чувствовал. Он струился, как разноцветный флаг на ветру. Он просто купался в многоцветье клетчатых тканей. Его головные уборы, соединившие в себе все культуры мира, неизменно притягивали взгляды прохожих, которых он пронзал жарким взором или окликал повелительным надтреснутым голосом. Окутанный восхищением, любовью, праздником, Бете пребывал в нирване.

И вот совершенно внезапно он решил вернуться на родину. Увы, там он обнаружил общество, снедаемое противоречиями, подорванное наркотиками, исковерканное новыми обычаями, общество нищее и чванливое. Можно было сказать, что общество разлагалось, воняя, как тухлятина на солнцепеке. Бете припомнил былую бедность и пришел к выводу, что сегодняшнее общество сплошной показухи, как любая мишура, совершенно лишено достоинства. Стыд жег ему сердце, и крошка-певец решил отказаться от карьеры за морем, чтобы вновь поднять флаг упавшей мечты его родного края. Он попал на местное телевидение и начал цикл передач, посвященных «спасению африканского населения Большого Острова». По его мнению, все народы мира получили предназначавшийся им кусок пирога, обделенными остались лишь африканцы, и прежде всего те, кого вывезли на острова работорговцы. Глядя на Бете, который жестикулировал, вопил, выкрикивал, входил в раж, изрыгал, клеймил, обрушивался, громил пороки, хулил, оскорблял, унижал, воспитывал, сравнивал, осуждал, выносил приговор, увещевал, наставлял на путь истинный, зрители не могли оторваться от экранов телевизоров. Он так разительно отличался от всех остальных телеведущих, таких спокойных, уверенных, одеревенелых, пошлых, что не мог не вызвать любовь аудитории. Его зажигательные речи, летевшие с экрана, воспламеняли души людей, и телезрители ревели в восторге: «Аминь! Браво!» Так Бете стал гласом народа, гласом низов. Немного рассказчик, немного скоморох, немного пастырь, ведущий свои стада, он порой противоречил сам себе, забывал о том, что говорил ранее, вновь возвращался к оставленной теме, сбивался с пути, кружился в водовороте пустословия, прекраснодушных слов, излагал правду и полуправду, но каждое его слово внедрялось в головы людей десятью тысячами смерчей.

И вот однажды утром изумленные телезрители увидели на своих экранах не Бете, а его зомби. Помятое лицо, плохо выбритый подбородок, погасшие глаза и вялые речи. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что у ведущего неприятности. После каждой второй тирады Бете вздыхал, как усталый кит, или смотрел на часы, как человек, у которого прихватило живот. После двух или трех звонков в студию он приоткрыл завесу тайны. Его возлюбленная тяжело заболела и находится в больнице. На Бете обрушились потоки сочувствия и поддержки. Все последующие дни он подробно докладывал о самочувствии больной, никогда не забывая подчеркнуть необычайные достоинства Риты (так звали его любимую). В его речах она представала женщиной-солнцем, женщиной-цветком, женщиной-рекой, женщиной-радугой, женщиной-женщиной и женщиной-более-чем-женщина. Прирожденная рукодельница, образец рачительной хозяйки, она отличалась необыкновенной серьезностью и именно поэтому с презрением относилась к благам цивилизации, ценя душу мужчины, а не его кошелек. Истинная жена перед лицом Вечности! Естественно, она, как само совершенство, не могла не вызвать сочувствия у множества телезрителей.