— Курбатов Мартын Матвеевич.

— Когда и где вы родились?

— Шестнадцатого, ноль-пятого, шестьдесят второго, город Пушкин Ленинградской области.

— Ваши национальность и гражданство?

— Русский, российское.

— Привлекались ли вы ранее к уголовной ответственности?

— Не сподобился, — господину Курбатову показалось, что он, наконец, просек, какая группа лабает за кирпичной стеной. Украинский арт-фанк-поп-рок, название: «Мертвые груши». Но если Мартын прав, то тогда где-то там доит клиентов позвавший их на гастроли (Курбатов отслеживал — кто, где, куда) ночной клуб «Одеколон», который, как известно всем профикам, размещается не в Питере, а в Вологде. Везли же Курбатова сюда с завязанными глазами не более сорока минут. Наваждение.

— Попрошу отвечать «да» или «нет».

— Нет.

— Ваше место работы и занимаемая должность?

— Владелец и директор танцевального ночного клуба «Одеколон», тьфу, привязалось. Ночного клуба «Трясогузка». — Курбатов решил якобы обмолвкой проверить, а вдруг и правда Вологда.

Следак не попался на крючок — и бровью не повел:

— По какому адресу вы проживаете?

— Кораблестроителей сто четырнадцать, квартира пятьсот тридцать восемь.

— Что вы можете сообщить по существу дела?

— Плавали, знаем. Опять вы будете тянуть жилы о бассейне. Не собирался я делать в клубе бассейн. Не собирался!

— Спокойнее-спокойнее. Следствие интересует, каким образом попали к вам в руки и в дальнейшем оказались вами надеты солнцезащитные очки модели «Кошачий глаз».

— А вам-то что за дело?

— Не отвлекаемся.

— Будь по-вашему. Но, плавали, знаем, вы мне башню не запудрите. Вечерний посетитель схлынул, ночной еще не подошел, я вернулся из зала в кабинет передохнуть. Гляжу, на столе лежит журнал «Медведь», раскрытый на статье, как солидному мужчине выглядеть моложе. А рядом эти очки.

— Вам ничего не показалось странным?

— В каком смысле?

— В любом.

— Не понял вопрос.

— Тогда продолжайте рассказывать.

— Я полистал журнал, пробежал статью. Там утверждалось, что очки скашивают лет пять, типа я в них буду тянуть еле-еле на тридцать пять.

— Как вы считаете, кто вам мог подложить журнал и очки?

— Сначала я решил, что Галька, это у меня барменша. Три года работает, собрался увольнять. Потом подумал, что Тамара, это новенькая официантка, и решил примерить.

— Обе имеют право доступа в ваш кабинет?

— Да, — кивнул господин хороший и почему-то покраснел, хотя последний раз краснел три года назад, находясь с вышеупомянутой Галиной на нудистском пляже. Он тогда обнаружил, что пора заняться раздавшимся пузом всерьез.

— А дальше?

— А дальше я, наверное, вздремнул. Открываю глаза — в кабинете два отморозка…

— А вы знаете, что ни в последнем номере, ни в предыдущих номерах журнала «Медведь» описываемой вами статьи не публиковалось?

— Не понял?

— Это так, к сведению. Теперь перечислим всех, кто имел право доступа или мог несанкционированно оказаться в вашем кабинете, когда вас там не было. Хотя надежда, будто в провокации участвовал кто-то из персонала, крайне мала.

Хозяин «Трясогузки» стал покорно перечислять охранников, повара, арт-директора, музыкантов…

— А не известен вам некий Храпунов Максим Максимович? Нет? Ладно, это к делу не относится. Так вы говорите, что знакомы с лидером группы «Звери»? У меня дочь на нем свихнулась. Еще кто у вас бывает?..

— Представляете, — возмутились за третьим столом. — Почтальон взял, да и запинал цепную собаку каблуками до смерти. Конечно, письмо в почтовый ящик он в этот день опустить не решился… — хозяин ночника «Трясогузка» подумал, что о собаках в этих странных стенах он уже сегодня слыхал.

— Осталась маленькая формальность, уважаемый, подмахните протокольчик, и все забудем.

Хозяин «Трясогузки» красноречиво предъявил распухшую руку.

— Что ж вы молчали, уважаемый, нельзя же так мучится! — сочувственно затоковал Шляев и подвинул господину хорошему спортивный кубок. — Опустите болезную сюда, не пожалеете.

Господин Курбатов опустил и не пожалел. Вместо ноющей боли в травмированные мышцы и сухожилия пришла блаженная прохлада. Следователь из мусорного ведра вытащил старый, в разводах засохшей крови протокол, и подождал, пока Курбатов не вытрет исцеленную длань насухо.

Под запротоколированные скудные показания легла красивая подпись Курбатова.

— Последний вопрос уже не для протокола, — убирая документ, спохватился следак. — Что бы вы могли добровольно сообщить следствию о проживающих в акватории Невы русалках?

— Опять двадцать пять, — зло выдохнул Курбатов, еле сдержавшись, чтоб не ляпнуть что-нибудь трехэтажное. — Ни сном, ни духом о русалках не знаю ничего!

— А почему тогда неоднократно утверждали: «Плавали, знаем»?

Курбатов подавился очередной порцией мата.

— Лады, я просто обязан был спросить на всякий случай. Вижу, хватит с вас впечатлений, пройдемте, гражданин, на процедуры. «Перезагрузка памяти» — это не больно, а даже приятно.

Пока под надсмотром Шляева хозяин «Трясогузки» следовал на выход, от третьего стола донеслось:

— Симпатичный такой набор игрушечных солдатиков, только в некоторые комплекты входит ядерная минибоеголовка…

В подвал господина Курбатова Мартына Матвеевича прямо к столу доставили в повязке на глазах, и теперь он озирался с интересом. За дверью обнаружился коридор из такого же древнего щербатого кирпича, только не задрапированный полиэтиленом. В нише был оборудован буфет, именно не барная стойка, а буфетная. И за ней дежурил разбитной буфетчик, как полагается, с зализанными назад волосами, в белом переднике. Выше него вздымалась конструкция, скопированная из полузабытых киосков газированной воды. На револьверной станине шесть прозрачных стеклянных конусов вверх тормашками, в каждом сироп яркого колера: изумрудный, оранжевый, малиновый…

— Что желаем? — обратился буфетчик не к Курбатову, а к Шляеву.

— Арсен, голубчик, у потерпевшего травма руки. Первая помощь оказана, но…

— Понимаем. — Арсен нацедил на донышко граненого стакана розовой жидкости.

— Его телом гнусно воспользовался Богдухан.

— Исправим, — Арсен подплеснул вишневой цикуты.

— Три часа он отсутствует на рабочем месте, якобы увезенный ДПС для дачи свидетельских показаний.

— Учтем, — Арсен добавил фиолетового и залил пустоту змеино шипящей газировкой. — Пей, родной, все как рукой снимет. — Протянул буфетчик стакан господину хорошему, и столько властности оказалось в последних словах, что вымотанный господин Мартын не посмел ослушаться.