отблесками на бронзовой плите, стало веселее и даже теплее. Оставалось молиться, чтобы в баке имелась вода, питающая крошечную паровую машину.

— Как там? — Талия прижалась ко мне сзади, обвила меня нежными руками.

— Пока не знаю, — я бросил в топку еще несколько веток. Вроде стрелка на манометре шевельнулась.

— Дай сигарету, — попросила баронесса, потираясь о меня своими роскошными грудями. — Замерзла я. Поднимусь наверх, принесу бутылочку чего-нибудь покрепче.

— Подожди, скоро будет свет, — остановил я ее, но сигарету ей дал. — В потемках там ничего не найдешь.

— Саш… — она повернула меня к себе, стала на носочки и поцеловала меня в губы. — У меня есть хороший план. Просто по-сумасшедшему хороший.

Вот сейчас только не хватало ее очередного плана. Я молчал, слушая зачавшееся пыхтение паровой машины. Потихоньку, пока очень тускло начал появляться свет.

— Дай прикурить и я скажу какой. Уверенна, тебе очень понравится, — она снова потерлась о меня, и надо признать, меня это снова возбудило.

Я щелкнул зажигалкой, давая ей прикурить и сказал:

— Стой здесь, грейся. Я соберу еще немного сучьев и приду.

— Ну, Саш! Выслушай план! — возмутилась она.

— Приду, расскажешь, — я направился к люку.

Спрыгнул на траву и вдруг рядом с кустарником между молодых елей увидел свечение. Свечение разрасталось, превращаясь в лучистый голубой эллипс. В нем проступила полупрозрачная фигура…

Да, порою именно так являются боги.

Глава 17

Вне сети

Очень бы хотелось, чтобы сейчас появилась Артемида или хотя бы Афина. Но нет, в следующую минуту стало понятно, меня снова решила навестить Гера. И, разумеется, снова вернуться к разговору, который испортит настроение ей самой.

— Радуйся, Астерий! — приветствовала жена Громовержца. Негромко, но по-божественному проникновенно, так что от ее голоса зашелестела трава.

— И тебе Небесной Радости, Величайшая, — я отвесил легкий поклон. — Чем обязан в этот раз?

— Беспокоюсь я за тебя, самый хитрый из смертных, — ее светящееся тело полностью обрело плоть, на божественно красивом лице появилась вполне благосклонная улыбка. — Знаю, выкрутился ты чудом. А ведь дела твои пойдут еще хуже. С каждым днем хуже. Мне бы не хотелось, чтобы ты вовсе пропал.

— Величайшая, позволь поправить: самым хитрым из смертных Небесные считали Одиссея, — возразил я. — Мне ли тягаться с его заслугами? И я вовсе не смертный, иначе отчего мы снова мило общаемся с тобой через тысячи лет?

— Ах, какая софистика! Разве не хитрость все то, что ты сейчас говоришь? Но я не затем, чтобы восхвалять Астерия, — величавой походкой богиня обогнула кусты, словно шла не по скрытым ночью кочкам, а по ковровой дорожке. — Я пришла поговорить о твоих делах. Знаю, они очень печальны. В Зеркале Судеб я вижу твои будущие страдания, и на сердце становится больно за тебя.

— Позволь, Величайшая, снова поправить. Насколько мне известно, твое Зеркало Судеб зачастую показывает то, что ты сама желаешь видеть, и сбывается это далеко не всегда, — заметил я к ее неудовольствию.

— Астерий, ты всего лишь человек. Как и всем людям тебе свойственно заблуждаться. Поверь, мне — самой властной богине, твое будущее выглядит скорбно. Одна твоя беда липнет к другой и скоро их для тебя станет так много, что ты проклянешь тот миг, когда согласился принять предложение Охотницы. Заметь, она ничем не помогла тебе и вряд ли поможет. Она может только брать, ничего не давая взамен. Если бы ты проявил мудрость и принял мое предложение, то жизнь твоя здесь стала бы легка и беззаботна. Слышала, тебя очень влечет княгиня Ковалевская? У тебя встреча с ней сегодня? Да, да, уже наступило то самое воскресенье. Но ты в лесной глуши, и нет возможности выбраться. Ты обманешь княгиню и на встречу не придешь, нанеся ее сиятельству большую обиду. Я назвала лишь одну мелкую неприятность из тех, которые тебя ждут. Подумай, Астерий.

— Ты предлагаешь, помочь мне с княгиней? — я не сдержал улыбку. Боги, они иногда как дети, им свойственно драматизировать. Да, если я не приду на встречу с Ковалевской, то выйдет некрасиво; Ольгу да при ее характере это очень заденет. Но это же не трагедия всей жизни, верно? — Царица Небес, если это так, то… давай заключим сделку, — предложил я. — Поскольку поцелуи между нами начали приобретать особую ценность, можем потупить так: ты мне поможешь с княгиней, взамен я со всей человеческой страстью поцелую тебя. Можно даже допустить этому какое-то приятное продолжение, пока не видит Перун.

Я ожидал, что она сейчас вспылит. Еще бы такая наглая подковырка с моей стороны. Но супруга Громовержца рассмеялась и сказала:

— Ты мне нравишься все больше. Своей дерзостью и игривым умом. Все что ты пожелал, может случиться. Но только, если ты примешь мое предложение. В этот раз оно еще проще прежнего. Можешь даже поступать с младшим Сухровым как заблагорассудится — я не стану вмешиваться. Но откажись следовать по пути своего отца: забудь о тайнах древних виман. Ты просто не понимаешь, куда лезешь своим неуместным интересом.

— Прекраснейшая и Величайшая… — я медлил с ответом, стараясь сказать так, чтобы не вызвать ее гнев и чувствуя, что за моей спиной стоит испуганная баронесса, — мне от этого не так легко отказаться. Ты же знаешь, Астерий не склонен к предательству. Тем более к предательству памяти дорого мне человека — моего отца. Мы это уже обсуждали, Величайшая. Давай больше не будем возвращаться к вопросам, в которых я не могу уступить.

— Астерий! Он тебе не отец! Не говори глупости! — вспыхнула она, в глазах Геры зачалось недоброе свечение.

— Я принял то, что этой жизни он мне отец. И я здесь никто иной, как граф Елецкий Александр Петрович. Не стоит с этим спорить, — по виду богини я понял, что смягчить мой отказ не получилось. Она гневно глянула на меня и исчезла, растаяв в черном ночном воздухе.

Постояв еще с минуту, я повернулся. Может и не стоит собирать пока сучья для точки — хватит того, что есть до утра. Талия, стоявшая в тамбуре, настороженно поглядывала на меня, потом спросила:

— А почему она называла тебя «Астерий»?

Черт! Интересный вопрос. И я ответил так:

— Ты же теперь знаешь, что я обладаю магией. У магов кроме имени, данного родителями, имеются другие имена. Вот у меня — Астерий. Только не надо так меня называть, тем более при посторонних. Чтобы не вышло какой-то путаницы, я — просто граф Елецкий Александр Петрович. Хорошо?

— Да. А можно, когда мы наедине, я буду называть тебя иногда Астерий? — она куталась во второй халат, длинный, наверное, принадлежавший Веселову.

— Только очень-очень «иногда», — нехотя согласился я и, вернувшись в виману, закрыл люк.

Направился к топке, чтобы подбросить оставшиеся сучья. Нет, наверное, позже, когда станет ярче прожектор, придется сходить еще раз на сбор валежника.

— А кто эта женщина, которая светилась и исчезла? Она тоже маг? — не унималась госпожа Евстафьева. — Почему она говорит, будто Петр Александрович — не твой отец?

— Да, в некотором смысле маг, — ответил я и поломал последний сук, не помещавшийся в узкое жерло топки. Хотя здесь я врал: боги не обладают магией в классическом ее понимании. Они управляют той непостижимой субстанцией, благодаря которой события складываются определенным образом, независимо от причин, следствий и всех известных нам сил. И мы называем это «чудом». А вот вопрос баронессы с отцом мне очень не нравился.

— Маги не считают связь детей и родителей основополагающий, — сказал я. Гораздо большее значение для некоторых из них имеет связь с тонким миром. На этом она пыталась настоять. Но я не приемлю ее позицию.

— Как она оказалась ночью в лесу? — не унималась, баронесса. — И почему вы говорили с ней о поцелуях?

— Дорогая, давай ты не будешь лезть слишком глубоко в мои магические дела? — я ковырнул горящие угли кочергой и повесил ее на крюк возле топки.

Бросил взгляд на манометр. Вроде паровая турбина входила в оптимальный режим, это чувствовалось и по освещению, ставшему обыденно-ярким.

— Ладно, раз ты такой сердитый. Идем, я покажу, что приготовила, — Талия потянула меня наверх.

Когда мы поднялись по винтовой лестнице, я увидел открытую коробку конфет, два хрустальных бокала и бутылку игристого вина рядом с подсвечником, в котором горели три свечи.

— Хочу отметить кое-что, — баронесса усадила меня на диван, и в ответ на мой непонимающий взгляд сказала: — Сразу