Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второе, на что я обратил внимание — куда-то делись все машины.
Третье — воронки от снарядов. Васильевский остров мы не «обслуживали», потому что не было особого смысла бить туда, где отлично справилась мотопехота. Но теперь воронки есть, причём странных калибров. Были они мелкие, допустим, калибра до 76 миллиметров, но были также здоровенные, от снарядов калибра слегка выше, чем 152 миллиметра.
— Ты чего, воронок никогда не видал? — спросил Сергей Николаевич, когда я озадаченно рассматривал очередную дыру в земле.
— Видел-то я их много, — почесал я затылок. — Только вот калибр̀ не тот.
— А какой должен быть? — спросил дядька с усмешкой.
— Вот эта вот, явно, от снар̀яда свыше двухсот миллиметр̀ов, — указал я на изучаемую воронку. — Конечно, может быть «Пион» или «Тюльпан», но их б/к изр̀асходовали полностью в самые пер̀вые дни. Неужели кто-то пр̀ивёз из р̀езер̀вов? Или морскими калибрами били?
— Нет, — покачал головой Сергей Николаевич. — Всё, вроде бы, верно излагаешь, но, всё равно, неправ. Это просто орудия не наши.
— А чьи тогда? — спросил я недоуменно.
— Фашистские орудия то, — усмехнулся Аршанин. — Где-то на окраинах они завелись, фашисты эти. И давай сразу долбать, долбаны проклятые, по старым координатам. Не смутило их, что тут всё как-то не так... Прекратили уже, вроде бы, надеюсь, насовсем.
Сразу же вспоминаются аномалии, притаскивавшие в наш мир красноармейцев, ещё каких-то мутных типов времён Гражданской, читывал, приносило... Ну и сразу вспоминаю тот видеоролик с танком «Тигр» в Польше, кадры немецкого реактивного самолёта под Минском — очень много странного.
Если у нас завелись на окраинах войска, блокировавшие Ленинград, то это большая проблема. Достаю телефон и начинаю гуглить.
— Семьсот двадцать тысяч, если ты хочешь прикинуть, сколько фашистов сидело под Ленинградом, — охотно сообщил мне Аршанин. — Нашлись эксперты, посчитавшие, сколько орудий перенесло — не меньше пяти десятков долбало одновременно. Надеюсь, сожрали сволочей эти зомби проклятые.
А могли и не сожрать.
— Только фашистов нам не хватало здесь, для полного счастья... — пробормотал я.
— Слыхивал я, что финны тоже есть, — сообщил Сергей Николаевич. — Они, суки, тоже участвовали в блокаде.
— Какая р̀азница, финны, немцы или испанцы? — спросил я. — Пр̀идётся их всех под нож пускать. Жить с ультр̀апр̀авыми гомосексуалистами под боком — сам не хочу и никому др̀угому не пожелаю.
— Тут ты прав, конечно, якорь мне в корму, — согласился Аршанин. — Только кто их под нож пускать-то будет? У них-то точно организация, люди на войне, а у нас? Каждый сам по себе, никакого единства, восточные суперы вон, только радовались в чатах, когда нас снарядами закидывали.
— Р̀азберёмся как-нибудь, — вздохнул я. — Лично возьму вопр̀ос в свои р̀уки. Мы почти пр̀ишли.
Укрепрайон грон-мэр тоже претерпел значительные изменения: у перекрёстков подняты бетонные башни высотой, примерно, в два этажа, возведены бетонные валы, призванные затруднить движение орды, колючую проволоку расставили повсюду, ДОТы из бетонных плит поставили с отличным прострелом в три из четырёх направлений — выглядит всё так, будто занимался специалист. Ну и ещё они захватили укреплениями весь квадрат «улица Карташихина — Шкиперский проток — Средний проспект — Наличная улица». Там, где никто не собирается ходить, возведены толстые бетонные стены со стальными шипами, окна бетонируют, иногда просто монтируя снаружи бетонные плиты из разбираемых для этого дела хрущёвок с соседних улиц. Грон-мэр замыслила создать сплошной укрепрайон, который допускает тактику постепенного оставления оборонительных линий в случае натиска превосходящих сил противника. Это разумно, потому что, при достаточной глубине обороны, большинству противников будет просто бессмысленно начинать штурм, ведь на каждой оборонительной линии придётся оставлять сотни или даже тысячи бойцов. Зомби это, конечно, не смутит, но в их случае как раз и будет эффективной тактика постепенного уничтожения орды.
Теперь я признаю, хоть раньше и сомневался, что моя грон-мэр имеет реальные шансы на создание жизнеспособной общины, которая сможет пережить происходящий апокалипсис.
— Чего так рано? — спросил со стены мужик в самодельной броне.
Он смотрел на нас через бойницу, держа в руках РПК-74. Такой огнестрел — это серьёзно.
— Встретили Дмитрия, Агаты Петровны внука, в метро, будь оно неладно! — ответил Аршанин. — Если он там ходит, то другие суперы и подавно! Ворота открывай!
Вместо ответа, часовой связался с кем-то по рации, после чего кивнул и дёрнул рычаг привода ворот.
Но показался мне этот часовой каким-то не таким. Нет, вроде славянской внешности, вроде мужик лет тридцати, может, чуть старше, но во взгляде что-то не то.
— Чего это с ним? — тихо спросил я у Сергея Николаевича.
— А что с ним не так? — не понял меня тот.
— Вр̀оде как-то смотр̀ит на меня, то ли с осуждением, то ли с недр̀ужелюбием, — поделился я ощущениями.
— А, так это Гришка, из красноармейцев, — хлопнул себя по бедру Аршанин. — Присоединились неделю или около того как! Ленинград защищали от фашистов хреновых, а тут, вот незадача, м-да... Аномалия, будь она неладна!
— Его одного пер̀енесло? — поинтересовался я.
— Если бы! — взмахнул рукой Сергей Николаевич. — Там целая рота рядом с зоопарком внезапно образовалась. И зомби там порядочно, сам знаешь... Мы сумели спасти восемьдесят девять человек, приняли к себе сразу, так что у нас есть целых два взвода боеспособных красноармейцев.
— А чего они там? — спросил я.
— Расположение их там было, у зоопарка, — вздохнул Аршанин. — Плац, казармы, всё как положено. Вот их и притащило вместе с плацем и частью здания штаба. Повезло, что с оружием были, так бы все полегли...
— И из какого они года? — задал я следующий вопрос.
Безумия за последний месяц было столько, что уже даже как-то не сильно удивляет любая фигня, но всё равно интересно.
— Тысяча девятьсот сорок третий год, октябрь, — ответил Сергей Николаевич. — Обстрелянные все, уже били фашистскую гадину, а у них накануне, как раз, замыслили спецоперацию по деблокаде Ленинграда. Аккурат во