Хонейдью громко застонал.

— Они нужны вам, ваша светлость, потому что мне больше не к кому обратиться для того, чтобы выгрести из ямы нечистоты. Они — единственные.

— Даже если мы заплатим… — начал было Симеон.

— Не хватит никаких денег в мире, — остановил его Меркин. — К тому же если я отправлю в яму кого-то из своих парней, он может там погибнуть, и тогда мне придется, кроме всего прочего, возиться с трупом. Это если в яме уже нет покойника, — добавил он. — Там стоит чудовищная вонь, и это меня серьезно тревожит. — Повернувшись, Меркин посмотрел на Хонейдью. — В доме за последние несколько лет кто-то пропадал? Может, горничная какая исчезла или еще кто?

Хонейдью приосанился.

— Нет, ничего подобного не было.

— Вот и хорошо. Но там, внизу, скопился газ, понимаете? Не воздух! А у стражников мертвых легкие сделаны из стали. Я видал их в действии, наблюдал за тем, как они спускаются в воды Темзы. Не думаю, что есть еще кто-то, кто смог бы так же долго задерживать дыхание, как они.

— Хонейдью, — извиняющимся тоном заговорил Симеон, — нам необходимо вычистить выгребную яму, независимо от того, что это может причинить беспокойство домашним.

— Они привыкли заходить в дома, где труп пролежал уже месяц-другой, — снова вступил в разговор мистер Меркин. Зацепив большие пальцы за карманы жилета, он слегка покачивался взад-вперед. — Они забирают себе все деньги, которые обнаруживают на мертвеце, и считают это своей обязанностью. И у утопленников — тоже. Так что если они и возьмут какие-то пустяки с найденного в доме покойника, то кого это волнует? Родственников же нет, понимаете? Иначе они разыскали бы беднягу, прежде чем он разложился.

— Именно так, — кивнул Симеон.

— Я отнесу все в сарай, — сказал Хонейдью. — И буду сам стеречь его.

— Думаю, так и следует поступить, — согласился мистер Меркин. — Они не грабители.

— Простые воры, — вставил Хонейдью.

— Да, они могут прихватить то, что плохо лежит, — не стал спорить Меркин, — но, как я уже говорил, ваша светлость, эти парни выполняют ту работу, за которую больше никто не возьмется. — Он повернулся. — А теперь, с вашего позволения, мне нужно провести кое-какие приготовления. Мистер Хонейдью показал мне, где трубы выходят на склон холма. Мы будем вытаскивать их оттуда до тех пор, пока они не начнут ломаться в наших руках, а стражники мертвых тем временем займутся своей работой. — С этими словами он откланялся и ушел.

— Я останусь в доме, Хонейдью, — сказал Симеон. — Можете отнести серебро в мой кабинет. Я только что начал приводить в порядок бумаги отца.

— Во вдовьем доме есть чудесный письменный стол, — успокаивающим тоном проговорил дворецкий. — Я велю немедленно отнести туда все документы. А теперь прошу вашу светлость меня извинить: у меня еще очень много дел. И я не доверяю этим мошенникам, нельзя их оставлять возле серебра, так что его нужно вынести из дома. Серебро и все то, что они могут украсть.

Вернувшись в кабинет, Симеон сел. Он оставил на столе открытое письмо от мистера Киннэрда. Симеон попытался восстановить в памяти подробное описание состояния городского дома на Сент-Джеймс-сквер. Крыша протекла, и вода залила чердак. Крысы устроили в кухне гнезда…

Казалось, вонь из канализации так и липнет к его коже. Симеон закрыл нос рукавом. Нет, это всего лишь игра его воображения. Если только…

Герцог встал. Он принимал ванну всего лишь пару часов назад, но, похоже, настало время сделать это снова.

Ревелс-Хаус

2 марта 1784 года

Войдя после полудня в дом, Исидора увидела, что слуги снуют взад-вперед и у всех в руках какие-то украшения и небольшие статуэтки. Потом она заметила Хонейдью, который указывал им, куда идти.

— Что тут происходит? — поинтересовалась она.

— В Ревелс-Хаусе будут прочищать канализацию, — ответил дворецкий. — Этим займутся люди из Лондона, которые попросили нас освободить дом. Вдовствующая герцогиня отказалась уходить.

— А-а… — протянула Исидора.

— Мастера Годфри отправили на денек-другой к викарию, — продолжал Хонейдью. — Это очень кстати: местный викарий — ученый-латинист, а мастеру Годфри как раз необходимо подтянуть латынь, коль скоро он возвращается в школу.

— Может, мне поговорить с герцогиней? — спросила Исидора, слишком поздно вспомнив, что она не должна спрашивать о таких вещах у дворецкого. Правда, Хонейдью был больше чем дворецкий.

— Я полагаю, это нежелательно, — не моргнув глазом ответил он. — Уж если ее светлость решила не выходить из дома, она не выйдет, что бы ни случилось. И прошу простить меня за такое предположение.

— Уверена, что вы правы, — кивнула Исидора. — Где мне найти мужа, Хонейдью? Хочу поговорить с ним о моей вчерашней поездке в деревню. — Ей нравилось произносить слово «муж». Исидоре казалось, что это делает ее нелепую ситуацию более приемлемой, хоть она и не понимала, каким именно образом.

— Он в своих покоях, ваша светлость, — ответил дворецкий.

— О! — Исидора помолчала.

— Он занят кое-какими бумагами, — добавил Хонейдью. — Можете зайти к нему, ваша светлость, вы ему не помешаете. А теперь, с вашего позволения… — Мимо них прошел лакей, с трудом таща ванну, в которую были сложены подсвечники. — Мы выносим из дома все — от греха подальше, ваша светлость, и я должен руководить этими работами. — Быстро поклонившись, он исчез.

Исидора поднялась наверх по лестнице, подошла к хозяйской спальне и распахнула дверь. Симеон не работал с бумагами.

Она увидела его спину. Голую спину. К тому же очень красивую: сильная, мускулистая, загорелая.

Исидора замерла. Пока она молча наблюдала за мужем, он потянулся к одному из кусочков мыла, лежащих на столике слева от него. Вода заструилась по его телу, попадая на бугорки мускулов, когда он наклонился и провел правой рукой вверх по руке левой. Блестящие пенные пузырьки заскользили по его коже, как мелкие поцелуи.

В воздухе стоял запах пряностей и чего-то сладкого, приятного. Исидора никогда не замечала, чтобы от него пало парфюмерией, впрочем, у нее еще и не было возможности ощутить его запах…

Симеон наклонил голову вперед, а затем пробежал пальцами по мокрым и чистым волосам. Исидора затаила дыхание, когда он оперся руками о края ванны и встал.

У него было совсем не такое тело, как у нее. Ее фигура представляла собой сплошные грациозные изгибы — дар ее матери-итальянки. В зависимости от того, как туго она шнуровала свой корсет, ее талия оставалась совсем тонкой. У нее была пышная грудь и роскошные бедра — не худосочные, как у англичанок, а роскошные, налитые, как у жительниц Средиземноморья.

В фигуре Симеона никакой роскоши не было. Вся она, включая ягодицы, состояла из натренированных мышц. Когда он встал, последние пенные пузырьки скатились вниз по его ногам. С боков его бедра не только не выделялись, но были даже уже, чем талия. Пальцы Исидоры дрогнули, когда она поняла, что в мыслях ее руки ловят эти пузырьки, скользят следом за ними по его бедрам и ногам. Потянувшись за полотенцем, Симеон наклонился вперед. Боже, это из-за бега у него такие сильные ягодицы? Она слышала, что некоторые джентльмены подкладывают что-нибудь себе в панталоны, чтобы казаться покрупнее. Но у Симеона были мускулы докера.