— …он ждал меня все это время. И вот его нет.

Паули выпрямился, и в его глазах Фаллер вдруг прочла решимость, которую уже не раз видела на усталых, расстроенных лицах здесь, в лагере. Именно эта искра воли, упорно тлеющая под всеми страданиями и болью, объединяла людей. Это была та нить, которую она искала. Теперь ей просто нужно было найти для нее подходящее слово.

— Что вы чувствуете сейчас? — спросила она.

Паули на мгновение задумался, а потом произнес:

— Гнев.

42

Леннард выглянул из окна. Качели на маленькой детской площадке пустовали, в песочнице сиротливо синела забытая кем-то формочка. Было дождливое утро понедельника. «Слишком прохладное для августа», — как выразился ведущий прогноза погоды. Но этот дождь был безвреден. Теперь радиоактивное облако уже рассеялось по всей планете, и уровень радиации лишь немного превышал норму. Старуха Целенгер, как обычно, сидела у себя на кухне и разгадывала кроссворд.

Он взглянул на часы на своем запястье. Три минуты пятого. Часы Бена. Единственное, что у него осталось от сына. Постоянное напоминание о том, что как отец он не состоялся. Источник бессильной ярости, которая сжимала его изнутри.

Женщина в темно-зеленом макинтоше несла по мокрой гравийной дорожке два полиэтиленовых пакета. Она шла быстрыми шагами и постоянно оглядывалась по сторонам. Леннард не мог видеть ее лица, но узнал головной платок под капюшоном. На пятом этаже жила несгибаемая албанка с двумя маленькими детьми-сорванцами и мужем, который целыми днями сидел перед телевизором и пил.

Трое юнцов свернули за угол следом за ней. Бритые головы, кожаные куртки, армейские ботинки на тяжелой подошве. У одного из них на лбу были вытатуированы четыре буквы. Он указал на женщину и что-то крикнул.

Женщина бросилась бежать, но с двумя пакетами ей не удалось оторваться. Бритоголовые настигли ее у двери в подъезд и схватили за макинтош. Они вырвали у нее из рук полиэтиленовые пакеты и вытряхнули их содержимое на землю. Тяжелыми ботинками парни топтали лапшу, яйца, хлеб для тостов и пакеты молока, жестоко обзывая при этом женщину. Наконец один из них торжествующе поднял вверх упаковку из шести банок пива, и они ушли. А женщина ползала по земле, пытаясь собрать хоть какие-то уцелевшие из покупки. Леннард отвернулся. В нем боролись жалость, отвращение и… равнодушие.

Германия изменилась после катастрофы. Все больше и больше людей стали брить головы, как они говорили, в знак солидарности с жертвами радиации, которые потеряли свои волосы. Это была не только молодежь. С бритыми головами или с небольшим «ежиком» теперь ходили самые обычные граждане, от водителей погрузчиков до топ-менеджеров. Даже женщины. Скинхеды из аутсайдеров превратились в законодателей моды, а нападения на иностранцев случались все чаще.

Леннард прекрасно понимал гнев людей, хотя и считал, что женщина, на которую напали, ни в чем не виновата. Насколько Леннард знал, она даже не была мусульманкой и, вероятно, надела платок лишь потому, что на улице шел дождь.

В прошлом он, конечно, не медля ни секунды бросился бы на помощь. А как же! Ведь он же был ангелом-хранителем, добрым самаритянином. Воображал, что в ответе за незнакомцев, живших по соседству. И в то же время бросил единственного человека, за которого действительно должен был отвечать. Он пытался стать жильцам многоквартирного дома кем-то вроде «большого папочки», но оказался никчемным отцом собственному сыну!

К черту все. Леннард сварил себе еще кофе. Этой ночью он плохо спал, что часто случалось с ним в последнее время. Его мучил один и тот же ночной кошмар: Бен, спасаясь от огромного ослепительного облака, которое бесшумно поднималось позади него, пытался сорвать с себя горящую одежду. А потом оказывалось, что от огня бежал не Бен, а он сам. Последние несколько недель он работал без перерыва.

Теракт нанес серьезный удар по мировой и особенно — по немецкой промышленности, но индустрия безопасности процветала, и компания Treidel Security получала множество заказов. Ему никогда не нравилась его работа, хоть и делал он ее хорошо. Но теперь Леннард нырнул в работу с одержимостью, как будто, осудив промышленных шпионов и тайных предателей, он смог бы хоть как-то исправить несправедливость, обрушившуюся на страну. Однако на самом деле он понимал, что ему нет дела до справедливости. Он просто хотел убежать от пустоты внутри и гнетущего чувства вины, которое сводило его с ума. Сегодня впервые за долгое время у него был выходной, и ему было не за кем наблюдать.

— Вам нужно отдохнуть, Паули, — сказал Роланд Трайдель. — Вы мой лучший детектив. Но мне не будет от вас пользы, если вы в один прекрасный день сляжете.

Леннард попытался уверить шефа, что он в порядке, но тот был непреклонен.

— Могу представить, каково вам сейчас. Эта ужасная трагедия нас всех выбила из колеи. Моя кузина сгорела заживо в Карлсруэ. У нее было двое малышей, один из которых — мой крестник. Но ведь жизнь должна продолжаться. И ничего тут не попишешь.

Верно, ничего не попишешь. И жизнь продолжалась. Леннард встал засветло, скорее по привычке, чем по необходимости, сходил за покупками, пропылесосил квартиру, погладил несколько рубашек. Когда он взглянул на часы, висевшие на кухне, была только половина одиннадцатого, а он уже сделал все, что было запланировано на эти выходные. Теперь он стоял здесь с кружкой кофе в руке, не зная, чем бы еще заняться. Наконец он глубоко вздохнул, выпил полчашки кофе и схватил пиджак. Сегодня он посмотрит реальности в лицо и сходит на могилу Бена на кладбище Фольксдорф. Он слишком долго откладывал этот момент.

В маленьком цветочном магазине на углу, куда Леннард зашел за цветами, он, к своему удивлению, увидел Фабьен Бергер (ему и в голову не приходило, что она здесь работает). Фабьен подняла голову и улыбнулась ему. Фабьен упаковывала букет для пожилой дамы. Он попытался улыбнуться в ответ, но не смог. Поэтому быстро отвел глаза и оглядел магазин: он понятия не имел, какие цветы кладут на могилу, и вообще давно не был на кладбище, если не считать похорон Бена.

После смерти отца двенадцать лет назад Леннард два или три раза навещал его могилу вместе с Мартиной. Она могла бы подсказать ему, какие цветы взять. Возможно, белые? Он заметил букет роз, неестественный оттенок которых напомнил ему цвет кожи Бена, когда тот лежал на больничной койке. Нет, точно не эти!

— Здравствуйте, герр Паули. Могу я вам помочь?

В ее голосе он услышал