Дмитрий по-прежнему шел первым. Терзавшие его некоторое время назад мысли о возможности или невозможности стрелять в грузин после смерти Леонова казались непозволительной слабостью. В какой-то мере он считал себя виновником его гибели, вольным или невольным. И этот его первый просчет, его ошибка, мог обернуться еще большими бедами – скорость передвижения группы, отягощенной столь скорбной ношей, непозволительно упала. Захоти противник начать преследование, и разведчикам непременно пришлось бы снова вступить в бой. Впрочем, Маркитанову почему-то думалось, что нового боя им не избежать в любом случае.

– Чи, – раздалось за спиной, и Дмитрий вынужденно оглянулся. – Командир, – одними губами прошептал младший сержант Бармурзаев, шедший сразу за группником, – привал. – Сказал и повернулся, показывая, что у тех, кто двигается следом, сил идти дальше не осталось вовсе.

– Хорошо. – Одними губами сказанное слово не достигло ничьих ушей, но людская цепь остановилась.

– Наблюдать, – прошипел Маркитанов на усевшегося на камни закрывшего было глаза снайпера и, убедившись, что тот занял позицию для наблюдения, скинул со спины рюкзак. Хотелось пить. А в последней баклажке оставалось не больше пяти глотков. Дмитрий отвернул пробку, покрутил посудину в руках и, поднимая руку вверх, остановился на полпути. На секунду замер. Облизнул пересохшие губы. Вздохнул.

– Пить будешь? – повернулся к замершему в неподвижности снайперу.

Бармурзаев энергично кивнул.

– Держи, – не раздумывая больше ни секунды, Маркитанов протянул своему подчиненному пластиковую бутылку. Дождался, когда тот допьет остатки воды, и убедившись, что снайпер вновь занял позицию для наблюдения, двинулся вдоль растянувшегося вдаль строя.

Лешка Смагин сидел подле постанывающего Абакумова, держа большой палец правой руки на предохранителе и всматриваясь в гущу тумана. Здесь же находился красный как рак Фролов, по очереди с Лешкой тащивший раненого. Недалеко от них стояли носилки с укрытым плащ-палаткой Леоновым, двое только что несших его бойцов находились рядом, сменявшие их Трошин и Арламенко, заняв позицию за большим камнем, подкреплялись тушенкой. Значит, силы еще были. Осипов сидел чуть дальше. По его мертвенно-бледному виду было ясно: он больше не ходок.

– Федот, – прапорщик негромко окликнул ведшего наблюдение сержанта Федотова, тот не услышал. – Слава, – позвал Маркитанов уже несколько громче.

– Командир? – Сержант обернулся в его сторону.

– Видишь? – Дмитрий показал на застывшего в неподвижности Осипова. – Носилки…

– Уже, – Федотов повел взглядом, послышались шаги, из тумана вывалился рядовой Шустов, в руках он держал две смолистые, довольно толстые, только что срезанные ветки.

– Возьмешь Волкова. – Отдав указание, Маркитанов двинулся дальше.

– Командир.

Прапорщик остановился.

– Командир, – повторил Федотов, – ребята устали.

– И что?

– Может, ну его, это железо? – О том, что находится в зеленых рюкзаках, знали все. – Кому оно нужно?

– Было бы не нужно, нас бы здесь не было. – Дмитрий не хотел так говорить, но слова прозвучали излишне резко и пафосно.

– Да мы их спрячем, никто не найдет, никто! – попытался уверить Федотов.

– Нет, – вылетело одно лишь слово, но оно разделило говоривших, как частокол из неструганных бревен.

– Надо бы и труп бросить. Юрка, он не обидится, – продолжал гнуть свою линию Федотов. – Налегке, налегке уходить. Пацанов спасать! – яростно зашептал Федот, не замечая, что его слова звучат все громче и громче.

– Прикрути микрофон! – Маркитанов сделал шаг к сержанту.

– Надо бросить все лишнее! Разве непонятно: нас обложили со всех сторон. Об-ло-жи-ли! К границе не пробиться. Разве что налегке… – Казалось, еще чуть-чуть, и всегда спокойный Федот впадет в истерику.

– Заткнись! – прошипел Дмитрий, и звонкая оплеуха заставила голову сержанта дернуться. Он раскрыл рот, вознамерился вскочить на ноги, но уперся грудью в автоматный ствол. Оружие прапорщика смотрело ему прямо в сердце. Взгляд скользнул вдоль, споткнулся о снятый предохранитель. Шутки кончились. – Еще раз вякнешь слово «бросить» – убью. – И уже гораздо мягче, видя, как в глазах бойца появляется осмысленное выражение: – В боевой обстановке имею право. Срыв задачи… Подвергнешь… еще раз… смотри…

Федотов засопел, но смолчал. Он вдруг поверил в сказанное. Понял, что прапорщик не шутит, не запугивает, а лишь разъясняет свои права и обязанности в боевых условиях. Внутренности обдало холодом, враз отяжелели икры ног. Славка едва сумел проглотить вставший в горле ком.

А Маркитанов, оставив сержанта, пошел дальше, все больше и больше погружаясь в раздумья, – в словах Федотова была и своя сермяжная правда. Живые не должны погибать из-за мертвых, но, с другой стороны, каждый уходящий в тыл противника хотел бы верить, что его не бросят на поругание врага… Рассуждая подобным образом, прапорщик дошел до крайнего бойца тылового дозора. Поставил задачу и вернулся в голову группы.

Они прошли едва ли пару сотен метров, когда пришедшая в голову Маркитанова мысль заставила остановиться. Мысль показалась до того простой, что непонятно, почему она не посетила его раньше. Грузины не могли перекрыть всю границу, расставив людей едва ли не через каждый метр. У них на это просто не хватило бы людей.

– А что, если они ориентируются на тот же пеленг, что раньше мы? – От подобной догадки на голове Дмитрия зашевелились волосы. Получалось, разведчики сами тащат с собой гремящую на всю округу «цепь», созывающую всех окрестных «собак». Хотя при этом и пытаются ступать совершенно бесшумно. «А что у нас осталось от чехов? Большую часть трофейного оружия и имущество мы бросили… Рюкзаки… Два рюкзака с осколками ракет. А что, если именно там ЭТА сволочь спрятала радиомаяк?»

– Стой! – Дмитрий поднял руку, останавливая группу. – Рюкзаки с грузом ко мне!

– Командир. – У появившегося из тумана Федотова на лице расписалась надежда, которой, впрочем, не суждено было сбыться.

– Снимай рюкзак, – приказал прапорщик, чем еще больше воодушевил сержанта, уверившегося в том, что его сказанные ранее слова возымели действие. Поступать согласно предложению Славки и оставлять на чужой территории столь ценный груз Маркитанов не собирался.

Металл загремел о камни. Прапорщик подошел к рюкзаку и, решительно открыв горловину, начал быстро вынимать его содержимое. Но ничего, кроме завернутых в тряпицы осколков, в нем не было.

– Складывай обратно! – приказал он ничего не понимающему Федотову, когда все куски металла оказались вынуты и сложены на камни.

Федот пожал плечами и принялся выполнять указание, а прапорщик подошел ко второму рюкзаку, принесенному Волковым, и принялся проделывать с ним то же самое, что и со Славкиным. Когда в рюкзаке оставалось меньше половины частей ракетного корпуса, прапорщик неожиданно замер, лицо его просветлело, и он вытащил на свет божий небольшой предмет, завернутый в точно такое же тряпье, как и все остальное, но имевший правильную прямоугольную форму. Тряпичный лоскуток полетел на землю.