Через несколько секунд в дверях той самой подсобки появилась блондинка-ресепшионистка — Сабина отметила, что это уже другая, не та, с которой Борис флиртовал раньше. Девушка поправляла волосы, а увидев клиентку, явно смутилась.

«Ого, наш неотразимый официант не теряет времени зря», — мысленно иронизировала писательница, пытаясь не обращать внимания на непонятное чувство, похожее на укол в сердце. Возможно, это было сожаление о том, что такие игры больше не для нее: она теперь остывшая женщина, время которой ушло… Тяжелые воспоминания о свидании с Ежи снова вернулись.

В ресторане как раз завтракала симпатичная немецкая пара средних лет, неторопливо просматривая путеводитель по Польше. Заметив Сабину, оба вежливо кивнули. «Потомки поморских немцев, приехали сюда в поисках следов прошлого своих семей. Она фармацевт, он врач, они коллекционируют чучела животных, в свободное время увлекаются скандинавской ходьбой и верховой ездой», — тут же выдумала она историю.

Вскоре Борис поставил перед ней тарелку, наполненную соблазнительными дымящимися кушаньями, на которых она и решила сосредоточиться. «Вот это и впрямь надежный метод. Еда — последняя радость в жизни Сабины Черняк», — в духе черного юмора размышляла она, накалывая на вилку аппетитную сосиску.

И все же воображение продолжало лихорадочно подсовывать ей картины событий, которые могли разыгрываться в подсобке. «Интересно, они просто целовались и все? — Сабина бросила взгляд на сосиску на вилке. — Или дело зашло дальше? Каким он был с ней? Нежным? Или жестким и властным? Прекрати немедленно!» — наконец велела она себе, тем более что главный герой этих фантазий как раз подливал кофе в ее чашку. И она заставила себя переключить внимание на кое-что другое, хотя мысли эти были не очень-то приятны: нужно было решить, что делать с Люциной. Ее последнюю выходку нельзя было оставлять безнаказанной. Сабина погрузилась в размышления и в попытки предугадать последствия чересчур беспечных действий агентши, и от этих бесплодных раздумий у нее разболелась голова.

Немцы доели свой завтрак и скромно удалились, снова кивнув Сабине, на этот раз на прощание. В следующую минуту в ресторан вошли три шведа: все блондины, с раскрасневшимися от ветра лицами, одетые в спортивные костюмы, — только что с пляжа, на котором они каждое утро упражнялись в тайчи[29]. Сабина иногда встречала их во время утренних пробежек. Шведы поздоровались с ней, как добрые знакомые. Ответив на приветствие, писательница от нечего делать принялась просматривать номер общественно-политического еженедельника, на обложке которого размещался пугающий заголовок о депрессии, сплошняком охватившей Польшу. Титульную статью Сабина решила тщательно проштудировать позже — с ручкой в руке: кто знает, вдруг там окажется что-нибудь важное для нее как для автора еще не написанного романа о душевном надрыве, выгорании и кризисе…

А пока что она заглянула в конец журнала, в рубрику, посвященную культуре. Литературные отзывы, занимавшие примерно одну десятую разворота, в большинстве своем представляли собой всего-навсего скопированные аннотации, которые издатели обычно размещают на последних страницах обложек.

«И эти типы еще смеют именоваться литературными критиками? — неодобрительно покачала головой Сабина. — Это… как если бы я требовала присудить мне премию „Афина“». Она имела в виду самую престижную в стране литературную премию, которую, впрочем, многие считали квинтэссенцией снобизма.

К счастью, муки творчества на этот день не планировались. Еще с утра Сабина задумала поехать в строительный супермаркет: в рекламной листовке она увидела довольно красивые светильники, которые подошли бы для ее новой террасы. Итак, на сегодня у нее была отличная отговорка, позволяющая заняться кое-чем другим, помимо попыток писать роман. Кое-чем таким, что — в отличие от вышеупомянутых попыток — принесет хоть какие-то плоды.

* * *

К вечеру она вернулась домой и, усталая, рухнула на кровать. Даже не заметила, как заснула. А когда проснулась, вокруг царила кромешная тьма — мигал только диод подключенного к розетке ноутбука. Несколько минут Сабина пролежала в растерянности, как вдруг — с силой Ниагарского водопада — на нее обрушилась лавина образов из прерванного сна: обнаженные тела, ее и Бориса, переплетенные в самых что ни на есть изобретательных позах из «Камасутры» и перекатывающиеся по пустому миколовскому пляжу. Песок в волосах, морские волны — и фантастически умелый любовник, доводящий ее до сладострастных спазмов… Внизу живота побежали мурашки. «Значит, я еще не вышла в тираж окончательно?»

Сабина лежала какое-то время, пытаясь собраться с мыслями. Потом взглянула на часы: почти два часа ночи.

«Нужно обследоваться по поводу гормонов, не забыть бы. Это ненормально», — наконец констатировала она.

Это было даже любопытно. Сабине, как урожденной варшавянке, ранее никогда не доводилось ночевать в собственном городе в отеле. Но сейчас у нее здесь не было своего угла, где можно было бы остановиться. Ее элитная квартира давно была продана парочке молодых волков из IT-сектора, а однушка, в которой жил Анджей, по понятным причинам в расчет не бралась.

Люцина предлагала заночевать у нее, но об этом писательница и слышать не желала. «Пусть не думает, скотина, что мы с ней снова обнимемся и будем вместе попивать винцо, будто ничего не случилось». На этот раз агентша перешла все границы, и Сабина не собиралась ей это спускать. Раз уж она решилась на тщательную перестройку всей своей жизни, то теперь должна последовательно пресекать все действия окружающих, которые пробуждают в ней внутренний протест. Сабине, возможно, и некомфортно было поступать так, но ведь никто не обещал, что будет легко.

Она остановилась в небольшом бутик-отеле в Новом Мясте. Рецепционистка в безупречно белой и идеально выглаженной блузке, узнав в своей гостье Соню Гепперт, проявила профессионализм и предложила заменить стандартный номер, который Сабина забронировала заранее, на люкс-апартаменты— без доплаты. В спальне Сабина бросилась на необъятное супружеское ложе. Она вынуждена была признать, что капелька роскоши ей приятна — в особенности после утомительного лавирования между мешками со стройматериалами, лицезрения оголенных до штукатурки стен и перепачканных рабочих.

В Варшаву она приехала с двумя диаметрально противоположными целями. Нынче вечером она собиралась на торжественную церемонию вручения премии «Афина». А на завтра было назначено судебное заседание по поводу ее развода.

Это стало для нее изрядной неожиданностью — разумеется, приглашение на церемонию, а не развод. Раньше на раздачу «Афин» Сабину не звали. Привычными гостями там были члены литературной элиты, а Соню Гепперт вряд ли можно было отнести к таковым. Но на этот раз обо всем еще за несколько недель позаботилась Люцина. Писательница упрямо не отвечала на звонки от нее, но в конце концов прочитала сообщение: