И Маша вдруг заскользила и поехала на своих же подошвах, маша руками и пытаясь сохранить равновесие, Мирослав подхватил ее за руку, и они помчались вниз – как два лыжника без лыж, смеясь от неожиданной радости этого спуска.

И Маша успела подумать, что сейчас они с Миром совершенно – безмятежно счастливы. И пусть, пусть, пусть так будет всегда!

– Ой, смотри, Мир, смотри… давай купим тот подсвечник!

Вырвав руку, Маша направила указующий перст на синего ангела, заелозила ногами, не удержалась и плюхнулась на спину.

Прямо над ней оказалось бесцветное зимнее небо.

Его заслонило лицо Мирослава:

– Сильно ударилась?

– Нет, – опершись на его ладонь, Маша рывком встала на ноги.

– Кстати… а твоя голова часом не мироточит?

– Моя еще нет, – Маша недовольно коснулась ушибленной макушки.

Ее голова, поцеловавшись с брусчаткой, осталась практически равнодушной к сему незапланированному знакомству.

А вот тело решило напомнить о себе. Боль вцепилась когтистой лапой в живот, потянулась к сердцу. Хоть прошло меньше часа, и было рано читать Воскрешение… Но сердце…

Сердце, словно обезумело, вознамерившись прорвать пудовой тяжестью грудь. И Маше захотелось снова упасть на колени, склониться к покрытой снегом земле, обнять себя крепче, чтобы удержать сердце в груди.

И хоть Маша никогда не была особо верующей, она явственно осознала, что сейчас ее сердце здесь, – в Киевской Лавре.

И беда тоже здесь…

Все люди, гулявшие сейчас по Печерским холмам, – мужчины и женщины, старики и дети, любопытствовавшие и истинно верующие, матери, явившиеся на ярмарку за «николайчиками» под подушку, и будущие попадьи, интересующиеся «одеждой от православного дизанера Прова», иностранные туристы, японцы, немцы, индусы, прибывшие сюда, чтоб поставить галочку после посещения второй главной после Софии достопримечательности Киева, и паломники, приехавшие на перекладных в эту, уже чужую страну, дабы хоть раз прикоснуться, припасть к мощам преподобных отцов Печерских, безмездного врача Агапита, иконописца Алипия, Марка Гробокопателя, Исайи, пострадавшего от бесов – все-все-все они ходили по тонкому льду счастья Никольских святок, тонкому, как свежий декабрьский лед, стянувший широкий Днепр, раскинувшийся у подножия Лавры.

А под этой хрупкой скорлупой уже ворочалась черная бездна, беда – Моровица, готовая проглотить всех оптом в один-два глотка.

Она была уже здесь, прямо в Киевской Лавре, избрав главным блюдом исхоженное туристическое место скопление людей, паломников, празднующих.

Она уже отпечаталась еле заметной синевой на лицах мамочек и иностранцев, ярмарочных продавцов и чернорясых насельников Лавры.

Пройдет десять-пятнадцать, много двадцать минут, и кто-то из них упадет, кто-то утонет в жару и бреду, кто-то умрет спустя всего пару часов…

Мадам Моровица уже заказала себе в трапезной Лавры монастырское блюдо и вот-вот приступит к еде.

Что же делать? Читать Воскрешение еще раз? Раньше срока? Подождать?

Нет…

Она должна их спасти!..

Маша втянула чужие болезни и боли одним движение, как втягивают живот. В тот же миг боль стала невыносимой. Но Маша была готова к удару и даже нашла в себе силы отстраниться от него, чтобы точно назвать имена своих болей.

Сердце и печень. Все остальное лишь общее недомогание, как она и сказала Демону. Есть только две важных точки – два очага болезни, две беды.

Лавра. Подол.

А где беда – там и спасение?

– Маша, тебе плохо? Опять началось? – тряс ее Мир.

Младшая Киевица успела рассказать Мирославу о том, как она, Маша оказалась чем-то сродни куклы ведьмы. Колешь куклу иглой – беда случается с человеком. Излечишь куклу – излечишь и живой образец. Только в данном случае кукла Маша тоже живая.

– Началось… Дай мне минуточку. Ты пока добудешь мне ангела?

Мирослав исчез на минуту, и ее хватило вполне, чтобы повторить Воскрешение.

– Держи! – фаянсовый синий ангел-подсвечник оказался у Маши в руках. – Тебе уже лучше?

– Да, – честно ответила она, выпрямляясь.

– Точно лучше?

– Да, – Маша довольно сунула крохотного ангела в карман.

Самочувствие снова было прекрасным. До следующего приступа оставалось не меньше часа.

– Тогда я вот о чем подумал, – сказал Мирослав. – Раз мы уже в Лавре, ищем для твоего подшефного «Йорика» место под солнцем, может, покажем его мироточащим головам из Нижних Пещер? Вдруг они с ним знакомы?

Боль прихватила ее, когда Мир помянул мироточащие головы. Есть ли тут связь? Стоит проверить.

– Хорошая идея. Идем!

Взявшись за руки, они двинулись вниз в сторону Ближних пещер. И Маша попыталась наскоро изобрести логическую связку: какое отношение череп, найденный рядом с памятником князю Владимиру, может иметь к знаменитым главам в Печерской лавре?

– А помнишь старую дореволюционную шутку? – вновь принялся развлекать ее церковными байками Мир Красавицкий. – Приехал царь Николай I в Лавру, в пещеры. А там мироточащие головы стоят на подносе, и поднос весь до краев миром залит. И к ним монах приставлен. Царь постоял, посмотрел и неожиданно задал монаху вопрос: «Когда масло подливаете?». «По четвергам, Ваше Величество…» – брякнул инок.

И Маша невзлюбила Николая Палкина еще больше. И на спутника посмотрела с упреком – как ни странно, после смерти Мир не нашел в своем загробном мире ни бога, ни дьявола, и похоже, окончательно стал атеистом. Привидение-атеист – такое нужно еще поискать!

– А ты слышал об исследованиях ученых в 90-е годы? – чересчур резко отреагировала она. – Они обнаружили в лаврском мире до 70 мг белка, что свойственно только живым организмам!

– Слышать-то я слышал, а вот документов, подтверждающих нечто подобное, лично не видел. Откуда нам знать, правда это или фейк 90-х годов?

Маша согласно кивнула:

– Я тоже до сих пор пытаюсь понять, фейк ли вся эта история о проклятии лаврских старцев? Ты знаешь, в Лавре при СССР сделали Музей Атеизма. Мощи не выкинули, оставили как экспонаты, но объявили их подделкой. Мол, монахи устроили целую фабрику по производству мощей и дурачили доверчивый народ. Таково было официальное заключение комиссии, подписанное десятью уважаемыми людьми… И почти никто из них не выжил!

– Это же были 30-е годы, репрессии!

– Нет. В течение одного месяца из десяти членов лаврской комиссии умерли семеро. Я читала, что двое из них застрелились, трое повесились, шестой утонул в Днепре, а седьмой попал под трамвай. Вот даже не знаю, правда ли это…