– Это что еще такое? – спросил Кирилл Адреевич, показывая на котлеты.

– Котлеты.

– Почему ничего не ела? Голодных обмороков мне тут не надо, и картошку тоже оставила. Почему?

– Не хочу. Спасибо за заботу, но я сегодня уезжаю. Домой.

Он посмотрел на свои часы и почему-то рассмеялся.

– Прямо сейчас? В девять вечера?

– Прямо сейчас.

– А вещи где?

– Остались… там.

– Может, хоть за вещами съездишь?

– Я… боюсь.

– Понял. – Он стоял напротив меня, засунув руки в карманы. – Тогда так. За вещами я съезжу сам. Один. Сиди здесь. Договорились?

– Да. – Я мотнула головой. – Спасибо. Я их возьму и сразу уеду. Извините за беспокойство.

– Жди меня. Давай адрес. Я уже забыл.

Я продиктовала адрес. Он повторил про себя, шевеля губами.

– Может быть, записать, – предложила я.

– У меня память хорошая, – почему-то сердито сказал он. – Не жалуюсь. Давай ключи – я дверь закрою, пока соседи ничего не обнаружили.

Я дала ключи, и Дмитриев уехал.

Оставшись одна, я позвонила Эве.

– Как ты?

– Хорошо. – Голос сестры был тоскливо-унылым. – А ты?

– Тоже.

– Удалось что-нибудь узнать?

– Кое-что есть, – соврала я. – Но туманно и расплывчато. Нужно еще проверять и проверять.

– Мне страшно, – шепотом сказала Эва.

– А мне – нет. Ты там питайся за двоих и гуляй на свежем воздухе. Как Машка?

– Толкается. Каждый вечер, когда я ложусь спать, она меня в живот толкает. Наверное, спать не хочет ложиться. Еще побуянить охота.

– Сорванец будет.

– В тебя.

Я хмыкнула.

– Ты у нас, конечно, пай девочка.

– А может ее назвать Санькой?

– Прекрати! Она – Машка. – И я повесила трубку.

Через полтора часа приехал Дмитриев. Я вышла в коридор.

– Эта? – спросил он, протягивая мне мою сумку. Я взяла ее.

– Эта, – кивнула я. – Спасибо. Как в квартире?

– Разгром.

– Вас никто не видел?

– По-моему, нет.

– Спасибо, – повторила я. – Извините еще раз.

Он невольно качнулся ко мне, словно хотел заключить в объятья или поцеловать, но я инстинктивно сделала шаг назад. На секунду передо мной мелькнуло лицо Кости, его лениво-сонный взгляд, в глубине которого таилось нечто опасно-запретное, запредельное. Но я усилием воли прогнала это видение. Он отнесся ко мне, как к провинциалке – помани пальчиком, и она упадет спелой грушей в мои объятья, думал он. Когда я сказала ему «нет», на его лице была написана явная досада. Что ж! Это не повод сокрушаться о том, чего не было. По моим губам скользнула улыбка.

– Ты чего улыбаешься? – Кирилл Андреевич потряс меня за плечи.

– Просто так.

– Вид у тебя еще тот, заговорщический.

Я натянуто рассмеялась. Похоже, я жила в мире выдуманных иллюзий, от которых мне надо было срочно избавляться.

– А где Ася?

– Я попросил Веронику Николаевну забрать ее. Разве ты не слышала, как они уходили?

– Я слышала звук хлопнувшей двери – и все. Я сидела в комнате и смотрела телевизор.

Он по-прежнему смотрел на меня: внимательно, испытующе.

– Так ты… не хочешь? – понизил он голос.

Я отрицательно покачала головой.

– Нет, – и повернулась к нему спиной.

– Спокойной ночи! – крикнул он мне вдогонку.

Но я ничего не ответила.

Дмитриеву был нужен секс на одну ночь, а мне – нет. В данный момент мне вообще ничего не было нужно. Кроме Эвы… Вот ради нее я была готова на все. И еще…

Я вспомнила насмешливые светло-зеленые глаза Кости и закусила губу. И долго я буду помнить его?

Я ворочалась в кровати, сон не шел ко мне. Наконец, я встала, оделась и пошла на кухню. Я налила в стакан воды и залпом ее выпила.

– Не спится? – Кирилл Андреевич стоял в дверях и смотрел на меня. Взъерошенный, под глазами тени.

– Не спится.

– Почему?

– Думаю о том деле. Я не могу смириться с тем, что ничем не могу помочь сестре. Это ужасно – чувство бессилия, когда не можешь помочь близким.

– Знакомо. – Он смотрел куда-то поверх меня. – У меня жена умирала два года от рака, а я – врач не мог ее спасти.

– Прости.

– Ничего.

Он опустился на табуретку рядом со мной.

– Расскажи все еще раз. По порядку. Постарайся ничего не упустить.

Я рассказала, а потом прибавила:

– Копии листов у меня в фотоаппарате. Могу показать.

– Давай! – выдохнул он.

– Они на французском.

– Я знаю языки. Так что без проблем.

– Одну минуту.

Он смотрел на экран фотоаппарата долго, внимательно и хмурился.

Мне казалось, что прошла целая вечность. Я заметила на полке сигареты, но не знала, как отнесется «злостный поборник чистоты» к курению. Наконец, решилась.

– Можно курить?

– Нельзя. Все гораздо хуже, чем ты думаешь.

– Хуже не бывает.

– Бывает, только ты об этом пока не догадываешься.

– Может, пояснишь, в чем дело?

Он резко выдохнул.

– Я закурю.

– А мне?

– Тебе – нельзя. И не проси, – предупредил он.

Дмитриев придвинул к себе пепельницу и протянул руку к полке. Взял из пачки одну сигарету и сунул в рот.

– Дай спички, около плиты.

Я протянула ему коробок. Наши пальцы встретились и он невольно поморщился.

– Эта организация… – постучал он пальцем по экрану, – занимается стволовыми клетками. Слышала о них?

– Да. Омолаживающие клетки. Эликсир вечной молодости.

– Вечной глупости, – мрачно сказал он. – Вся проблема в том, что человечество с незапамятных времен хочет изобрести средство, замедляющее процессы старения.

– Это плохо?

– Это неразумно. В самой идее нет ничего плохого, но это тот случай, когда желаемое выдается за действительное.

– Но зачем им нужна Эва?

– Не знаю. Может быть, она что-нибудь знает?