Митяй собрал все кусочки внешней оболочки говорящих камней в кастрюльку, оделся и снова вышел из машины. Ему не терпелось поскорее что-нибудь наведловать, причём мощное и загогулистое, но для начала он подошёл к проруби и высыпал в неё одёжку Лариски и Зинули. Странное дело, но сероватые пластинки с шипением растворились в самой обычной воде, и та понесла весть о том, что Митяй обрёл свои говорящие камни, вниз по течению Чусовой в Каму, затем в Волгу и Каспий. Что же, теперь все ведлы Каспийского бассейна будут знать, что на свет появился ещё один великий ведл, Дмитрий Олегович Мельников. После этого он отправился к горе, в которой Мать-Земля вырастила для него такие необычные, совершенно фантастические говорящие камни. На этот раз земля под его ногами дрожать не стала. Выть и рычать тоже. Памятуя о том, что место это просто удивительное, он достал из футляров сначала Лариску, затем Зинулю и, немного подумав, приставил призму торцом к более толстому веретену, нацелив его острым концом на гору, после чего принялся ведловать, а попросту призывать к себе все говорящие камни, таящиеся в этой горе и мечтающие лечь на чьи-то ладони. Из Лариски вырвался, как из прожектора, мощный зелёный луч, осветивший материнскую гору, и ведлование сразу же заладилось, пошло зело мощно и напористо. На взгляд Митяя, даже слишком напористо и быстро. Можно бы и помедленнее.

Говорящие камни полезли из горы, словно божьи коровки, и покатились к нему по снегу, но Митяй отправил их ещё дальше, к «Пахому». Длилось это недолго, всего минут двадцать, а камней из-под осыпи и из горы высыпалось немало, но подъёмное количество, куба под два с половиной, причём очень разнообразных, чего в принципе быть не могло. Хотя это ещё как посмотреть, ведь он приехал не к простой горе, а к Великой Горе Говорящих Камней! Как только все говорящие камни попарно отправились к машине, к нему прямо под ноги прикатился говорящий камень-одиночка, круглый пёстрый колобок с алыми и фиолетовыми разводами, размером с футбольный мяч. До того смешной, что Митяй даже засмеялся и велел ему катиться к «Пахому».

После этого, задумавшись на пару минут, он продолжил своё каменное ведлование и заставил все прочие каменные глыбы и даже щебень подниматься обратно на гору, но не абы как, а выстраиваясь в изваяние загорелой румяной женщины со светлыми, выгоревшими на солнце волосами. Естественно, что перед его глазами стояло Танино лицо.

Это ведлование продлилось часов шесть, пока все камни не скрепились намертво в прочный монолит. Монумент получился весьма внушительным, метров триста в высоту, и очень похожим на Таню, только не с серо-голубыми, а с зелёными, малахитовыми глазами. Зато Мать-Земля улыбалась совсем как Таня, весело и задорно. Облачённая в длинный сарафан нежно-кремового цвета, она стояла в величественной позе, подняв кверху руки, а с одной ладони на другую перекинулась широкая арка сверкающей радуги. Когда всё закончилось, Митяй не только сделал несколько снимков, но ещё и заснял пятиминутный видеоролик, после чего вернулся к «Пахому», залез внутрь и принялся пускать на обёртки для говорящих камней всю замшу, которая только попалась ему под руки, а также волчьи шкуры. Говорящие камни, укутанные попарно, он решил складывать в пустые бочки из-под солярки, чай не моча, и, вооружившись упаковочными материалами, снял с них крышки. После этого он открыл заднюю дверь, положил наклонный трап и дал говорящим камням команду заходить внутрь по двое. Его говорящие камни, лежавшие в кобурах, нежно засветились. Митяй принялся сноровисто упаковывать и складывать говорящие камни в пустые бочки, стоящие в задней, отгороженной от остального отсека части кунга. Он не особенно вглядывался в то, что попадается ему под руки, а это всё были камни просто редкостной красоты, и только два громадных алмаза величиной чуть ли не с кулак каждый Митяй сразу же засунул к себе в карман куртки. Эти камни точно были особенными, и ему ещё предстояло найти того ведла, которому он вручит их не абы как, а с вежливым поклоном.

Пустив на обёртки даже льняные занавески с окон, Митяй уложил в пустые бочки все говорящие камни. Последним в будку вкатился, чуть ли не пыхтя от натуги, тяжёленький яшмовый колобок. Его он бережно поднял на руки, внёс в кубрик и положил на столик. Это был особый говорящий камень, и он знал, кто его так давно мечтал обрести — Нефтяная княгиня Софья. Митяй затащил трапп в будку, закрыл дверь и прошёл в кубрик.

Стемнело. Отправляться домой в сумерках по неразведанному пути он побоялся и потому, вымыв руки, принялся готовить себе ужин, а поев, немедленно завалился спать. С рассветом он уже был в пути и вскоре, увидев впереди подозрительно ровное и широкое поле, насторожился. А если точнее, то у него попросту сыграло очко, как тогда, в Африке, когда он внезапно начал садить из «корда» по вполне безобидным на первый взгляд зарослям кустарника, и, глядя на него, по ним принялся палить из всего, даже из агээсов, весь его взвод, и они положили там чуть не полторы сотни сомалийских пиратов. Здесь пиратов точно не было, но эта ровная, как стол, фиготень без единого кустика ему совершенно не понравилась, и он остановился, не доезжая метров пятидесяти, вылез из машины и забрался на крышу кабины.

Стоя на пронизывающем ветру — утро выдалось хмаристым, — Митяй достал из футляра сначала Лариску и принялся рассматривать равнинку через неё, но только и смог увидеть местами из-под снега торчащую осоку — верный признак болота. Подумав, Митяй достал ещё и Зинулю, приложил её торцом к Лариске, и тут ему всё сразу же стало видно как на ладони, причём метров на десять в глубину. Перед ним лежала глубокая непроходимая топь, в недрах которой он заметил трупы множества крупных животных. Сверху её слегка прихватило льдом, и с его стороны было бы полным идиотизмом пытаться переехать через это клятое место, а потому он забрался в кабину «Пахома», развернулся и, весело насвистывая, поехал обратно, представляя себе, как бы ему пришлось уродоваться, вздумай он выехать вчера ночью. Зато ему удалось ещё раз полюбоваться на монумент Матери-Земли, но теперь без радуги.

Обратная дорога снова через лес оказалась не простой, и Митяй пробирался через зелёный заснеженный лабиринт целых два дня, хотя и мог наведловать в нём широкую, прямую просеку, но, подумав о том, как будут клясть его все те, кто захочет повторить пройденный им путь, чтобы поклониться монументу Матери-Земли, всё же не стал этого делать. Пусть и другие тоже мучаются, не он же один должен уродоваться, как проклятый. Нагадив потомкам, Митяй выехал из леса и на этот раз покатил к лагерю уже несмотря на то, что стемнело. Ему очень хотелось поскорее обнять Таню.

В лагерь он приехал за полночь и даже не удивился, увидев добрых полторы дюжины домов и электрические лампочки на высоких столбах, которые послужили ему маяком в кромешной тьме. Заслышав шум двигателя, из домов выбежало человек четыреста мужчин, женщин и детей, но Митяй искал глазами в этой толпе только Таню и быстро нашёл её. Выскочив из машины, он подхватил жену на руки и сразу же почувствовал, что та снова беременна, но находится всего лишь на одиннадцатой неделе, а стало быть, всё в порядке, это не девятый месяц. Отдав кому-то ключи от «Пахома», он принялся целовать на ходу родное, радостное лицо, и через десять минут они уже обнимали друг друга, лёжа на большой и удобной постели. Естественно, совершенно голые и в отдельной комнате. Изумруды Митяя, лежащие на полочке, повешенной над кроватью, как и аметисты на теле Тани, ярко светились, заливая спальную комнату дивным светом. Уснули они уже под утро, а потому добрых полдня отсыпались и вышли в столовую только часа в три. В неё тотчас набежало народу, но Митяй уже знал, что буквально на третий день после его отъезда в их лагерь пришёл отряд местных охотников, привлечённых странными пришельцами. Вообще-то охотники хотели предупредить их, чтобы они не совались к высокой Колдун-горе, которая прогнала от себя всех животных, но, узнав, что к ней пошел великий ведл, успокоились.