Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Послеобеденное осеннее солнце освещало старые стены двора. Я услышала, как хозяйка с кем-то разговаривала в холле, а затем вышла и закрыла двери. Дети не шумели, вероятно, у них было время послеобеденного отдыха.
Я не знала, надолго ли сохранится сложившийся распорядок, когда мы без всякой видимой причины меняем одно место на другое, сохранится ли он до конца наших дней. Скорее всего, что сохранится. Я не спрашивала об этом Максима, не осмеливалась касаться этой темы. Мы далеки друг от друга, внезапно подумала я, не понимая, почему и как это случилось. Мы прошли сквозь испытания и были все время так близки, как только это возможно для двух людей. Сейчас все куда-то ушло; может быть, в браке всегда так бывает, все течет и меняется в ту или другую сторону, мы оба плывем, отдавшись воле волн, и нас может свести или развести, как две щепки, брошенные в море? А может, мы вовсе не были такими беспомощными, может, мы хотели этого, и чего хотели, к тому и шли? Битый час, если не больше, я мучила себя подобными вопросами, ломала голову над их разрешением, но в результате еще больше запуталась и не могла ответить себе даже на вопрос, зачем я задаю эти вопросы, почему я не могу просто жить как живется, не мучая себя мыслями, которые порождают тревогу и лишают душевного равновесия и меня, и Максима.
Возможно, я ошибалась, возможно, и в самом деле была нездорова, Я ощущала усталость, апатию, отсутствие интереса к жизни; скорее всего именно поэтому я слышала шепчущий голос, именно поэтому упала в обморок. Вопросы, вопросы, мысли и снова вопросы - и я одна с ними; устав, я заснула, забывшись странным, беспокойным, прерывающимся сном.
Я проснулась далеко за полдень и сразу же увидела в окно дальнюю стену двора. Должно быть, сама того не сознавая, я, засыпая, смотрела на нее, и это запечатлелось в моем мозгу и неким странным образом помогло понять то, что давно меня беспокоило и в чем я не отдавала себе отчета; и вот внезапно все как-то прояснилось.
Вьющееся растение карабкалось по старой стене, расползалось вправо и влево, словно обнимая ее распростертыми руками, заплетало верх калитки; оно выглядело очень привлекательно: ярко-зеленые листья и множество звездообразных белоснежных цветов, их тонким ароматом был напоен окружающий воздух, и этот аромат долетал до меня. Я не знала, как это растение называется, но сразу же поняла, что видела его над аркой виллы.
Белые цветы на зеленом фоне напомнили мне о других цветах. Именно тогда я поняла, что эти цветы подействовали на меня, породили во мне беспокойство и вызвали к жизни шепчущие голоса в тот момент, когда я оказалась у раскрытого окна.
Фрэнк Кроли пытался успокоить меня. Он развеял мои опасения, связанные с появлением венка на могиле Беатрис, сумел убедить меня в том, что это не имеет никакого значения, что это всего лишь неумная, жестокая шутка. Это Джек Фейвел, твердо заявил он. Да, Фейвел мог все это устроить, чтобы поразвлечься. Не надо брать в голову, не стоит придавать этому значения.
И все же это не так, подумала я внезапно. Нет, это был не Джек Фейвел. Это не похоже на него. Джек Фейвел - слабый, неприятный, никчемный тип, он трус и лжец, он испорчен и развращен, но он не сатана; Джек Фейвел - паразит и мошенник; я вспомнила его плотоядные, похотливые взгляды, дряблый подбородок, вспомнила, как от него несло перегаром виски, его гаденькую улыбку. Ребекка его презирала. Как и Максим. Я тоже, хотя, кроме того, еще и побаивалась. Но в те дни я боялась всех. Теперь же я не намерена бояться Фейвела.
Не он оставил возле могилы венок. Даже если бы он додумался до такой проделки, он сделал бы все топорно. Он ни за что не смог бы выбрать столь изысканной красоты цветы, не смог бы найти такое место для венка; во всем этом сквозила дьявольская хитрость. Конечно, он мог появиться на похоронах Беатрис - я вдруг даже поймала себя на том, что почти ожидала этого; я бы даже не удивилась, если бы где-то возле церкви увидела, как он смотрит на меня своими водянистыми, тусклыми глазами; наверное, волосы у него сейчас стали совсем редкими, а на шее появились жировые складки. Но он не пришел, вероятно, даже вообще не знал о смерти Беатрис.
Венок был делом не его рук. Он не мог написать букву "Р" ее почерком на карточке. У него не хватило бы вкуса и утонченности, его методы всегда отличались грубостью и вульгарностью.
На свете был только один-единственный человек, кто мог с такой тщательностью выбрать венок, столь умело осуществить свой дьявольски умный и жестокий план и начертать на карточке букву "Р".
Маленькие дети выходили во двор, поверх стены до меня долетали их серебряные голоса, я слышала, как удаляются и постепенно затихают их шаги, после чего снова стало тихо. Но она находилась рядом, она стояла у меня перед глазами, казалось, я даже вижу тень, которую отбрасывает ее высокая фигура.
Я увидела ее одетую, как всегда, в черное, длинные костлявые руки сцеплены на животе; увидела похожее на пергамент лицо с выступающими скулами и глубоко посаженными глазами. Я увидела ее тщательно зачесанные назад волосы, как у женщины-гида на вилле, увидела выражение ее лица, на котором написано презрение, сознание собственного превосходства; или, как это было в другой раз, ненависть и враждебность, когда она всевозможными способами пыталась разрушить мое хрупкое счастье, лишить меня ощущения покоя и защищенности.
Я увидела, как она стоит во главе выстроившегося вдоль лестницы штата прислуги Мэндерли, чтобы официально приветствовать меня при моем первом появлении в качестве молодой жены, и смотрит на меня неподвижным холодным взглядом или как неожиданно появляется в дверях спальни в западном крыле дома и злорадно, торжествующе сверлит меня глазами, наслаждаясь чувством вины, которое я испытываю из-за того, что забрела в эту комнату. Я увидела ее глаза, в которых светились удовольствие и ликование в ту памятную далекую ночь, когда я так легко попала в расставленную ею ловушку.
Я слышала ее, снова слышала ее голос, шепот - вкрадчивый, неприятный, тихий, как у змеи.
Я не знала, где она теперь. Мы никогда ее не видели после той кошмарной ночи, когда возвращались из Лондона в Мэндерли. Говорили, что она собрала свои вещи и уехала, комната ее оказалась в конце дня пустой. А затем произошел пожар. Я не желала ничего знать о ней, мне нужно было, чтобы она ушла из нашей жизни, из моей головы, я не хотела, чтобы ее тень ложилась на моей дороге или между нами.
Миссис Дэнверс принадлежала Ребекке и Мэндерли. Я ничего от нее не хотела. Однако миссис Дэнверс прислала венок. Я знала это. Знала определенно.
Я вышла из комнаты, не захватив ни жакета, ни сумки, и почти побежала по узкой улочке к фонтану. Максим был уже там, он сидел за столом, скрестив ноги, перед ним стояла чашка с чаем.
- Максим! - Я слегка запыхалась, но постаралась казаться такой же спокойной и беззаботной, как и он.
Он поднял голову.
- Я чувствую себя лучше, - жизнерадостно сказала я. - Правда, замечательно? На солнце пока еще довольно тепло. Я совершенно здорова.
Я увидела, как по его лицу пробежала тень, во взгляде отразилось удивление. С какой стати я так настойчиво стараюсь уверить его в том, что здорова?