Тянусь за сахарницей, но вовремя отдергиваю руку. Токман терпеть не может сладкий кофе.

– Привет, – выхожу к нему навстречу, пряча руки за спину, сцепив их в замок.

– Привет.

Ванька убирает ботинки в шкаф и проводит ладонью по своим волосам. Сейчас они чуть длиннее, чем раньше. Теперь он не стрижется под ежик.

– Я приготовила ужин.

– И почему до сих пор одета?

– Я про человеческий ужин, – улыбаюсь и, улизнув от его объятий, проскальзываю в кухню.

Слышу, как в ванной течет вода, и отсчитываю секунды до предстоящего разговора.

– Что произошло?

Ванька фиксирует ладони на моей талии сразу, как оказывается рядом.

– Есть разговор.

– Когда ты говоришь таким тоном, я начинаю бояться, – шепчет, касаясь губами мочки моего уха.

– Ваня, – трогаю его плечи, и он быстро усаживает меня на столешницу. Развожу ноги чуть шире.

– Ммм?

– Я уезжаю в тур на четыре месяца, – выпаливаю с ходу, крепко зажмуривая глаза.

Токман замирает. Всего пара секунд.

До этого наши расставания длились не больше месяца. Все мои съемки и проекты в основном базируются в Москве, а туры были точечными. Пара городов – и домой.

– Хорошо.

Приоткрываю глаза, и Ваня мгновенно ловит мой взгляд.

– Просто хорошо? Ты не скажешь, что это долго или…

– Если это для тебя важно, – пожимает плечами.

– Важно, это хорошие деньги и…

– Я понял.

Ваня улыбается. Он улыбается, а мне почему-то кажется, что в своей голове он орет на меня благим матом.

Вообще, мне до сих пор сложно разобраться в его истинных эмоциях. Он прекрасно себя контролирует, даже лучше, чем раньше. Его работа накладывает огромнейший отпечаток.

Теперь Токман более сдержанный, говорит меньше, а слушает больше. Он всегда, независимо от обстоятельств, ведет себя непоколебимо. Вечно собранный, не поддающийся на провокации…

– Ты не обижаешься?

– А должен?

– Я знала об этом еще месяц назад, а говорю только сейчас… Самолет через три дня.

Сдаю себя с потрохами.

– Это твой выбор.

Не знаю, зачем я устраиваю это шоу, но мне просто необходимо услышать правду, почувствовать, что ему не все равно. Эта холодность распаляет во мне все самое ужасное. Бешеное стремление спровоцировать его на эмоции.

– Это все, что ты мне скажешь?

– Ты обещала ужин.

Ванька снимает галстук и бросает его на столешницу, ту самую, на которой я до сих пор сижу.

– Ешь, – киваю на сковородку.

– Тата, – Токман шумно выдыхает, – чего ты от меня хочешь?

– Я… ты меня разлюбил? – наконец-то спрыгиваю на пол.

– Что? Откуда это в твоей голове?

Ванька присаживается на стул и утягивает меня за собой, очень уютненько устраивая на своих коленях.

Так хочется его обнять, крепко-крепко. Именно это я и делаю.

– Ты реагируешь на все одинаково.

– Ты хотела, чтобы я устроил скандал? Я могу. Только что от этого поменяется? Ты останешься дома? Не думаю. Да и нет у меня цели посадить тебя в четырех стенах. Ты любишь свою работу, и это хорошо.

– Но ты ее не любишь. Плюс я тебе вру...

– Это уже только мои проблемы. К тебе они отношения не имеют. А про вранье... ты сама себя неплохо сдаешь.

–  Давай, когда я вернусь, мы полетим в отпуск?

– Не могу ничего обещать. Работа…

– Я поняла.

Выпрямляюсь и торопливо раскладываю плов по тарелкам. Пальцы подрагивают. Еще немного, и я расплачусь. Не потому, что я плакса. А потому, что не знаю, что мне делать.

За два года я так и не научилась жить по графику. Это мучает. Меня убивают редкие встречи в перерывах между нашими работами.

Я хотела по-другому. Не так...

Мне сложно. Сложно мириться со всей этой вереницей дел, в которой мы закручиваемся день ото дня все сильнее.

Я хочу семью, настоящую, такую, которой у меня никогда не было. Я хочу ребенка и душевные посиделки на выходных... Меня достал режим, диеты и встречи на пару часов, независимо от того, что мы живем в одной квартире.

Чувствую легкие прикосновения, чуть крепче сжимаю в руке лопаточку.

Ваня трогает мою спину, а после обвивает талию руками. Кладет подбородок на плечо.

– Я не хочу ехать в этот тур, – всхлипываю. – Я устала. Два года работы практически без выходных.

– Это просто эмоции. Завтра ты так думать не будешь, – Ваня говорит тихо, но уверенно. – Через четыре месяца у нас декабрь?

– Да.

– Думаю, что смогу вырваться в отпуск.

46

Иван

– Ну что, я тебя поздравляю, приказ пришел, так что, лейтенант, готовь старлейские погоны. Официальничать не будем.

Орехов поднимается из своего кресла, протягивая ладонь для рукопожатия.

– Служу России.

– Все-таки я в тебе не ошибся, – полковник трет подбородок и вытаскивает из сейфа бутылку коньяка. – Доложи мне по одиннадцатой группе.

– Высадились час назад. Авдеев доложил, что все тихо.  Пока наблюдают.

– Хорошо. Выпьешь?

– На работе же, Андрей Вениаминович.

– Согласен.

Орехов с легким пренебрежением смотрит на пустые бокалы и убирает их обратно в сейф.

– Тогда держи меня в курсе по их формированию.

Полковник отвлекается на телефонный звонок, поэтому отпускает меня одним кивком головы.

Время около семи вечера. По факту через несколько минут можно уже пойти домой, но, во-первых, там никто не ждет, во-вторых, приоритеты у меня уже давно сдвинуты в абсолютно другую плоскость.

Это не просто работа. Это образ жизни, и он мне нравится. Попасть в управление сразу после академии было не самой легкой задачей. Независимо от оценок, ты все равно проходишь жесткий отбор, по которому будут выявлять самых лучших.

И это только первый этап. Дальше тонны рутинной работы. Схватка на выживание с осознанием, насколько бесполезной хренью ты занимаешься. Архивы, изучение дел. В общем, точно не та деятельность, на которую ты рассчитываешь, приходя работать в РУ.

Стайка желторотых лейтенантов, которых выщелкивают одного за другим в течение года.

Мне повезло. Точнее, я сделал все для того, чтобы мне повезло остаться. И присвоение внеочередного звания – еще один хороший знак.

На данный момент я человек на подхвате.

Полковник Орехов – один из центральных координаторов разведывательных операций. То, что я попал именно к нему, можно сказать, в качестве стажера, еще один