– Даже если я покажу вам потрясающий водопад, сэр? Сами вы никогда его не найдете, если я не провожу вас к нему, – торговался Джосс.

– Дерзкий щенок! Когда ты покажешь мне тот потрясающий водопад, тогда я, может, покажу тебе пару эскизов, да и то если небо прояснится. Но прежде я должен поймать себе что-нибудь на ужин, так что помолчи, парень.

– Угу, сэр, – улыбнулся Джосс, младший из Сноуденов. Он прекрасно знал, когда надо помолчать.

Ганнерсайд Фосс ревел во всю мощь после сильных дождей, швыряя водные струи на огромные валуны; ввысь взлетали белоснежные пенные брызги. Лондонский художник стоял завороженный. Джосс понял, что надо стоять тихонько, иначе его прогонят. Ему не давали покоя рисунки, скрытые под потертой кожаной обложкой.

– Оставь меня, мальчик. Я никогда не работаю при посторонних. – Художник нетерпеливо взялся за свой мешок.

– Но ведь вы обещали показать мне… – Джосс чувствовал себя обманутым. Разве он не привел мужчину на это потрясающее место? А тот теперь отшвыривает его будто надоедливую блоху.

– Не сейчас, малыш, – сказал мужчина. – Отнеси эту рыбу своей матери и спроси, не поджарит ли она ее мне на ужин: но только целиком, не разрезая, запомни. Если у нее найдется свободная кровать, я заплачу за ночлег и тогда, может, покажу тебе лист-другой из моего альбома.

– Моя мама примет вас честь по чести. Ее пудинг на говяжьем жире самый хрустящий в долине. А в нашем доме много комнат, – сообщил Джосс. – Дорога на ферму начинается в миле отсюда, надо свернуть с этой тропы направо. А там мимо нашего дома вы не пройдете – у него самые большие окна, они сверкают сверху донизу. – Он взял рыбу и направился к тропе.

– Уйди и не мешай мне, а то свет пропадет, – раздраженно буркнул лондонский художник и махнул рукой. Но мальчик был в восторге. Его мать любила, когда в их дом приходили чужие люди с деньгами в кармане. Они приносили с собой истории о далеких местах, о том, что творится в мире, и она смаковала их будто дорогой чай, наслаждаясь каждым глоточком, а потом пересказывала их соседям. На этот раз она тоже не будет разочарована.

* * *

Когда на поля легли длинные тени, Джосс увидел своего недавнего знакомого, тот шел по тропе как-то криво, боком. «Шел по кривенькой тропе кривенький художник…».

Джосс уже устал смотреть на дорогу, но он был полон решимости дождаться обещанного. Рыбу не положат на сковородку, пока постоялец не перешагнет порог кухни.

Отец ушел на молитвенное собрание – никакой лондонский художник не отвлечет его от чтения Библии. Джосс боялся, что мать отправит его спать, а старшим братьям позволит остаться и тихонько сидеть у огня.

Насытившись свежеподжаренной рыбой с овощами, жареным ребрышком, пудингом на говяжьем жире и ломтиком яблочного пирога с сыром, художник довольно рыгнул.

– Ладно, парень, сейчас я вознагражу тебя за твое терпение. – Художник взял свой дорожный мешок и выложил на стол альбом для эскизов в кожаном переплете. – Ну-ка, вытри сначала руки.

Уговаривать Джосса не требовалось; он сел к столу и при свете свечи стал разглядывать лист за листом. Это были поразительные сцены, они напоминали иллюстрации к Библии, которые проповедник приносил на воскресные молебны. Некоторые эскизы были тонированные или раскрашенные: полоски неба или грозовых облаков, пещеры, извергающие величественные водопады, замки на высоких горах, скалы и молнии, ударяющие в болота. Он узнавал эти места – горы Инглборо и Пен-и-Гент, берег реки и старая мельница под Сеттлом. Всю жизнь он не видел в них ничего величественного.

– Вы словно по волшебству преобразили наши места. Как вам это удалось? И ведь это всего лишь несколько ваших работ. – Он еле дышал от восторга. Неужели каждый из этих рисунков стоил шестьдесят гиней?

– Это всего лишь наброски, а не законченная работа; я возьму их в Лондон и с их помощью напишу картину. Вот тут и начинается вдохновение, когда стоишь под дождем, на вершине утеса и слушаешь жаворонков и кроншнепов… Вам повезло, что вы живете среди такой красоты, – обратился художник к матери Джосса; она улыбнулась и кивнула.

Джосс зевнул и посмотрел на рисунок заката, попавшийся ему на глаза.

– Я никогда не видел такого заката, – честно признался он. У него уже слипались глаза. Лондонский художник взглянул на свой эскиз и улыбнулся.

– Верно, парень. Но разве тебе не хочется увидеть его таким?

* * *

Джосс беспокойно крутился и ворочался в своей постели. Как этот человек зарабатывает такие деньги с помощью пера, чернил и красок? Даже сейчас его разместили на ночлег как почетного гостя, в кровати с балдахином в гостиной. Когда вернулся отец, он долго еще беседовал с гостем и расспрашивал его о том, что творится на свете. Художник ночевал у семьи Фокс в Фарнли-Холле, был знаком с владельцами Хэрвуд-Хауса и других знатных домов в Йоркшире. Отец с гордостью показал ему дом и с разинутым ртом рассматривал эскизы. Утром художник уйдет от них навсегда.

Мальчик поднялся на рассвете; ему хотелось в последний раз заглянуть в дорожный мешок. Он на цыпочках прокрался в гостиную и с тоской посмотрел на рисунки. Больше всего его взволновали знакомые пейзажи. Возможно, именно так Господь видит наш мир, подумал он. Столько повторений того же самого места; наверняка художник не заметит пропажу одного листа.

Эта мысль засела у него в голове и не давала ему покоя. Разве он сможет когда-нибудь потратить шестьдесят гиней на такой рисунок? А ведь здесь нарисованы его родные места. Художник взял то, что могли видеть все, и запечатлел Божий мир, который нельзя ни купить, ни продать за золотые гинеи. Разве не он, Джосс, показал художнику самое красивое место в окрестностях, да еще нашел ему хороший ночлег?

Его рука сама нашла страницы с зарисовками водопада Ганнерсайд Фосс и утеса над болотами. Джосс отсчитал пять эскизов, и его пальцы аккуратно вырвали сначала один лист, потом другой; вот уже рисунки были зажаты в его дрожащей руке. Он весь дрожал, сознавая чудовищность своего прегрешения, но лондонский художник крепко спал. Тогда Джосс положил один эскиз назад, но лишь один, не оба. Закрыл кожаную книгу и убрал в мешок.

Он тихонько поднялся наверх, помня, что на третью ступеньку надо наступать осторожно. Свернул пергамент в трубку, завернул в свой лучший льняной платок и осторожно запихнул ее за неплотно прибитую доску обшивки, где держал все свои сокровища: птичьи яйца, серебряную пряжку, серебряную монету, найденную на берегу ручья. Ему не хотелось думать о только что содеянном. Отец спустит с него шкуру, если узнает.

Сознание вины не давало ему уснуть; он оделся и выбежал на улицу. Потом стоял на утесе и глядел, как над горизонтом медленно поднималось солнце. И солнце, и восход – все создано Богом, все должно быть бесплатным. Домой он вернулся, когда лондонский художник давно ушел.

«Страннолюбия не забывайте, ибо через него некоторые, не зная, оказали гостеприимство Ангелам», – говорит автор Послания к евреям. В последующие месяцы Джосс часто вспоминал эти строки и думал о лондонском художнике и своей краже. Она стала огромным камнем между ним и Творцом, и он не знал, как исправить свою вину.