– Вот!

Грейфе внимательно разглядывал эскиз, затем поднял голову и спросил:

– А где же рудодробильная фабрика?

Таврин побледнел. Он и понятия не имел, что там есть такая, но быстро взял себя в руки:

– Нет такой фабрики на Магнитогорском заводе, господин обер…

Но Грейфе даже не дал ему договорить, махнул рукой и посмотрел на него в упор.

– Зачем вы мне врете, Таврин?

Здесь Таврин счел за лучшее промолчать, опустив глаза.

– Ваше настоящее имя?

– Шило. Петр Иванович Шило.

– И все-таки, Петр Иванович Шило, вас не беспокоит то, что вы стали сотрудничать с врагами России, оккупировавшими ее и превратившими русский народ в своих рабов?

– Быть рабами коварного кавказца, не имеющего даже малейшего понятия о культуре и этике, гораздо хуже, чем работать, пусть и под плеткой, цивилизованного и интеллигентного немецкого хозяина, – хмыкнул Таврин. – Я это испытал на собственной шкуре, работая с вами уже два года. И поверьте мне, господин оберштурмбаннфюрер, русского мужика, склонного к безалаберности, частенько нужно стегать плеткой. Он, кстати, на это и не обижается. Русские любят сильного правителя…

Разговор продолжался еще некоторое время и полностью удовлетворил Грейфе. Под конец он велел унтерштурмфюреру, охранявшему входную дверь, позвать Лидию Бобрик, и, едва та вернулась, Грейфе, стоя в коридоре довольно торжественным голосом сообщил:

– А теперь, господа, хочу вас обрадовать. Германское командование решило поощрить вас обоих полуторамесячным отпуском.

Он помолчал, желая оценить эффект, произведенный на присутствующих, а те и в самом деле не знали, как себя вести. Молча несколько раз переглянулись, улыбнулись друг другу и благодарно посмотрели на подполковника.

– Да, да, вы славно поработали, но впереди вас ждут еще более славные дела. Потому вам нужно хорошо отдохнуть и набраться побольше сил. Вот вам, как говорят у вас в России, отпускные.

Грейфе вынул из внутреннего кармана кителя две пачки рейхсмарок, вручил их Таврину, тут же воздел руку в нацистском приветствии и вышел.

Два дня спустя Генрих Грейфе снова был в кабинете Шелленберга.

– Бригаденфюрер, я нашел человека, способного убить Сталина.

Шелленберг поднимает глаза на Грейфе и внимательно изучает его.

– Русский?

– Так точно! Вернее, украинец. Он сотрудничает с нами почти полтора года. Прошел курс подготовки в школе у Канариса, затем у Отто Крауса, откуда переведен в замок Фриденталь. Отто Скорцени о нем очень высокого мнения. Докладывал о нем лично фюреру. Главный аргумент Скорцени – уж если он столько лет смог водить за нос НКВД, то, значит, он и в самом деле чего-то стоит. Впрочем, такого же мнения о нем и все, кто с ним работал прежде. Но, конечно же, для такого серьезного задания он еще не готов.

– Его имя?

– Таврин, он же Шило Петр Иванович, 1909 года рождения, сын зажиточного крестьянина, расстрелянного большевиками. Вот его личное дело, бригаденфюрер.

Грейфе кладет на стол перед Шелленбергом пухлую папку с личным делом Таврина. Шелленберг листает дело, затем несколько отодвигает от себя папку.

– Это требует тщательного изучения. Но я всецело доверяю вашему выбору, Грейфе. Я сообщу Скорцени о вашем выборе, пусть он займется Тавриным еще более тщательно. А вы готовьте план операции для доклада рейхсфюреру.

Декабрь 1943 года. Берлин, кабинет начальника VI Управления РСХА Вальтера Шелленберга. На совещании присутствуют кроме самого Шелленберга Генрих Грейфе и оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени.

– Я и присутствующий здесь оберштурмбаннфюрер Скорцени несколько раз общались с Тавриным с глазу на глаз и пришли к выводу, что Таврин – это как раз тот человек, который нам нужен для проведения операции в России, – уверенно докладывал Грейфе. – С его помощью мы совершим возмездие, о котором беспрестанно во всех своих выступлениях говорит фюрер.

– Да, да, возмездие. Хорошее название, – задумчиво произнес Шелленберг. – А что, господа, если нам присвоить нашей операции именно такое имя – «Возмездие»?

– Операция «Возмездие». Звучит очень хорошо, – согласился Грейфе.

– Согласен, – поддержал название и Скорцени.

– Ну, вот и хорошо. Однако, господа, здесь нужно продумать все до мелочей. И самое главное – исполнитель. Ручаетесь ли вы, что Таврин годится для роли убийцы Сталина? Не исчезнет ли он с нашего горизонта, едва пересечет линию фронта?

Шелленберг переводил вопросительный взгляд с Грейфе на Скорцени и наоборот в ожидании ответа.

– Не думаю, – покачал головой Грейфе. – Слишком большая ненависть у него к большевистскому режиму.

– Группенфюрер, моя школа во Фридентале с ее первоклассными специалистами-психологами и новейшими техническими достижениями из любого коммуниста может сделать фанатичного приверженца идей национал-социализма и преданного фюреру солдата. – Скорцени постукивал ребром ладони по краю стола. – К тому же у Таврина есть немалые амбиции и хорошее тщеславие, что опять же умело использовалось моими психологами. Даю голову на отсечение – Таврин готов, по крайней мере, психологически, к выполнению операции «Возмездие».

Скорцени буквально несколько дней назад снова общался с Тавриным, которому популярно и пространно изложил свой взгляд на то, какими личными качествами должен обладать человек, посвятивший себя террору. Он пытался вдолбить в его голову свой давно выработанный принцип: «Если хочешь остаться живым, надо действовать решительно и смело и не бояться смерти, так как малейшее колебание и тем более трусость могут все погубить». Скорцени, и сам опытный психолог, по поведению Таврина понял, что тот воспринял эту истину.

– Поберегите свою голову, Скорцени, – съязвил Шелленберг. – Она еще пригодится фюреру для не менее важных дел.

Скорцени согласно кивнул и замолчал. Шрамы на его щеках побагровели, и он стал поглаживать их большим пальцем левой руки.

– Разумеется, обучение Таврина еще не закончено, – продолжал Грейфе. – Если мы утверждаем его в исполнители операции, с ним должны еще будут поработать наши изобретатели оружия. Ведь для покушения на Сталина обычный набор вооружения не годится, в этом мы могли уже не раз убедиться.

– В кандидатуре Таврина вы меня убедили, но, согласитесь, такую операцию в одиночку не совершить. Ему необходим помощник и, – Шелленберг сделал паузу, переводя взгляд с Грейфе на Скорцени, – наш глаз и ухо там, в Москве. И этим глазом и ухом должен стать особо проверенный и доверенный человек. Более того, это должен быть не только глаз и ухо Управления имперской безопасности, но и голос самого Таврина. Есть такой у вас?

Грейфе со Скорцени молчали. Молчал, ожидая ответа, и Шелленберг.