Решение пришло вечером, когда черная от горя, словно на десяток лет состарившаяся Лейра пришла ко мне и, упершись в грудь сухими, горячими ладонями, горько разрыдалась. Молоко полностью пропало – и наш сын обречен на скорую голодную смерть. И если мне хватит мужества провести с ним последние часы его жизни, я запомню лишь несмолкающий плач голодного малыша, так похожий на жалобное мяуканье.

Мужества мне не хватило.

– Послушай меня, Лейра, послушай!

Крепко встряхнув жену за плечи, я внимательно смотрю ей в глаза, ища в них проблески сознания. Наконец, когда она стала смотреть более-менее осознанно, я заговорил:

– Цитадели не удержать, еще чуть-чуть, и лехи займут ее практически без боя. Ночью я поведу воинов на вылазку. Не думаю, что мы пробьемся, так что главная наша цель – вывести из строя как можно больше орудий да забрать с собой сколько сможем врагов. Когда начнется схватка, лехи постараются нас окружить и наверняка оголят близкие к флангам участки обороны. Возможно, появится лазейка – хотя бы для одного человека. Женщины с ребенком… Ты слышишь?

Лейра лишь смотрит на меня широко раскрытыми от испуга глазами.

– Ты меня слышишь?!

С трудом разлепив потрескавшиеся губы, жена тихо произнесла:

– А ты?

Горько усмехнувшись, я нежно провел ладонью по щеке любимой женщины:

– Я должен вести воинов в бой и свой долг исполню до конца. Здесь мы обречены – и ты с Олеком, и весь гарнизон. Скоро потеряем боеспособность, и тогда все, окончательно все.

Жена, сколько было сил, прижалась ко мне, будто пытаясь вобрать в себя мое тепло. После чего подняла глаза и тронула завязки на платье.

– В последний раз…

– А что Олек?

– Пока спит.

В голосе жены слышалось столько горечи, что я сразу понял, как важно ей сейчас получить хоть немного ласки, хоть немного тепла любимого человека.

Близость была короткой – но мгновения, что мы провели в объятиях друг друга, я никогда не забуду. Каждый миг я чувствовал Лейру – ее дыхание, запах кожи, тепло тела, слышал удары сердца… Эти минуты мы были единым целым, как это предназначено супругам Создателем, – единым, неразделимым целым.

Когда ее чуть влажное тело изогнулось, напрягаясь в миг сладкой истомы, я припал к нежной женской груди, покрывая ее поцелуями, кусая и чуть посасывая соски. Лейра вздрогнула, словно желая отстраниться, но мгновением спустя еще крепче прижалась, полностью раскрываясь под движения моих бедер. И, невольно ускорившись, инстинктивно приближая конец близости, я почувствовал на языке молочную сладость женского молока.

Даже не дав отдышаться распаленной жене, я ее обнял, вновь привлекая к себе:

– Лейра, у тебя есть молоко! Пойдем быстрее кормить Олека!

Глаза жены широко раскрылись; не произнеся ни слова, она сжала грудь, и, разглядев на соске капельку набухшего молока, так же молча бросилась из покоев к ребенку.

Последние минуты, что я провел с семьей, плачущая от счастья Лейра кормила сладко урчащего малыша. И лишь когда я встал, припав губами к горячей головке сына, она испуганно вскрикнула:

– Торог! Не уходи! У меня же есть еще молоко, мы можем еще подождать…

Остановив ее мягким прикосновением к нежной, бархатной коже плеча, я, насколько смог спокойно (но как же мне больно внутри!), объяснил сложившийся расклад:

– Лейра, все кончено. Нам не победить и не удержать крепости. И отец, если попробует прорваться к нам на помощь, лишь погубит войско. А вот если он перегородит горный проход или запрет лехам выход у Львиных Врат, то, по крайней мере, остановит врага. А значит, все наши жертвы были не напрасны.

Ты же, если судьба будет благосклонна, сумеешь сегодня ночью спастись с Олеком. Если прорвешься из кольца блокады, попробуй укрыться в окрестных селениях – быть может, люди сжалятся над одинокой женщиной с грудным младенцем. А если нет, попробуй уйти в горы – и только горцам можешь открыть свое имя.

Да-да, я помню – там идет война. Но кого бы ты ни встретила, они заинтересуются возможностью переправить жену наследного принца и его единственного ребенка в Рогору – естественно, за хорошее вознаграждение. Вот лехи так не поступят… И еще: чтобы сойти за беженку, не бери с собой никаких драгоценностей, оденься в самую простую одежду, чтобы ни у кого не возникло желания тебя ограбить.

И последнее… Лейра, слушай внимательно: этой ночью я сделаю все, чтобы погибнуть с честью. Наутро у тебя не будет мужа – и никаких супружеских обязательств перед ним.

Жестом остановив пытающуюся было возмутиться жену, я продолжил:

– Никаких, кроме материнских по отношению к нашему ребенку. Сохрани его, сохрани любой ценой, пусть даже ценой бесчестья. Даже если придется быть с кем-то из других мужчин… Ты же понимаешь, ты красива, и найдутся те, кто захочет тобой обладать, ты… слушай внимательно!.. Ты не должна погибнуть, не должна обречь ребенка на смерть! Защити его, спаси любой ценой!

Лицо жены исказилось от гнева.

– Да как ты смеешь?!

– Смею! Я знаю, что делают мужчины с беззащитными женщинами, я знаю, что творили твои соплеменники в окрестных селениях! А ведь многие из тех женщин также были чьими-то любимыми, чьими-то женами, чьими-то матерями… Но бесчестье женщины, взятой силой, не значит смерть и не равно бесчестью шлюхи.

Уже в дверях я бросил, стараясь не глядеть ей в глаза:

– Я не допущу этого, покуда жив. Но помни: этой ночью меня не станет. Прощай, любимая.

В ответ раздались лишь глухие, плохо сдерживаемые рыдания.

– Воины! Сегодня настал час нашей славы! Сегодня мы войдем в историю, станем легендой! Сегодня мы примем последний бой – за нашу Родину и Отечество, за Рогору! За близких, кто остался за Каменным поясом и кто нуждается в нашей защите! И пусть шансов на победу нет, наша победа – забрать как можно больше вражеских жизней! Наша победа – разбить их пушки, вселить во врага страх перед нашей яростью! Помните, за кого мы бьемся! Помните, за кого примем смерть, разменяв свои жизни на жизни врагов! За Рогору!!!

– За Рогору!!!

Не все воины хотят умирать – да никто не хочет. Одно дело идти в бой, когда есть пусть крохотный шанс на победу, или исступленно защищать крепость, когда понимаешь, что иного выхода нет, что, если враг займет ее, пощады не жди.

Но когда остается призрачная надежда на помощь, что все же придет, или подленькая мысль, что цитадель будет сдана и уцелевшим ее защитникам сохранят жизнь, – тогда идти на смерть гораздо сложнее. Пусть большинство из них так же, как я, понимают, что помощь уже не пробьется, что враг, ворвавшись в Рогору, зальет кровью нашу землю – кровью их любимых! – надежда на спасение становится отчаянно сильной перед неотвратимым концом.

И когда душа воина терзается нелегким выбором, командир, который привык разделять с ним все военные тяготы и лишения, командир, который десятки раз вел его за собой в схватку, следуя в первом ряду, – этот командир становится живым знаменем и ведет за собой.