Стрелки уже совсем приближались к полуночи, когда Вулф допил пиво, закрыл книгу, выключил торшер, поставил все взятые книги на полку и спросил:

– Что делать со стаканом и бутылками?

У себя дома в такое время он бы сам отнес их на кухню, здесь же приходилось делать скидку на непривычные условия, так что я уважил его и отнес все на кухню сам. Когда я вернулся, Вулф, переместившись в другое кресло, склонился в три погибели и изучал уголок ковра. Он разбирался в коврах, так что я мог представить, о чем он думает, но он даже не хмыкнул. Молча поднялся и протопал вслед за мной к двери, которую я уже открыл. Выходя, спросил, не следует ли выключить свет, а я ответил, что нет, добавив, что выключу потом, когда вернусь.

Снаружи слабый свет, падавший из зашторенных окон, помог нам преодолеть первые двадцать ярдов, потом мы завернули за угол «Вотера» и оказались в кромешной тьме. Луна и звезды скрылись за облаками.

Остаток пути мы прошли едва ли не на ощупь. Других машин рядом с нашим универсалом не было. Ключ от замка зажигания я прихватил с собой, а дверцы запирать не стал, так что сначала, считая это элементарной вежливостью, а не баловством, я распахнул заднюю дверцу перед Вулфом. При этом зажглась лампочка освещения салона, которая принесла нам долгожданный свет. И не только свет, но и чрезвычайно неприятную неожиданность. На заднем сиденье, вернее, частично на сиденье лежало туловище, а голова и ноги свешивались вниз.

Вулф посмотрел на меня, и я открыл дверцу пошире. Я не хотел ни к чему прикасаться, но оставалась надежда: а вдруг он еще дышит? Поэтому я подпер дверцу спиной, а сам наклонился к нему. Проще всего было бы положить ему на ноздри пушинку или что-то в этом роде, но у меня ничего подобного под рукой не оказалось, и я взял его за запястье. Пульс не прощупывался, но рука была теплая. Неудивительно, ведь какой-то час назад я еще видел его в танцевальном зале. Крови не было видно, лишь на виске багровел кровоподтек. Я осторожно прикоснулся к нему, нащупал рядом глубокую вмятину и выпрямился.

– Не думаю, что он жив, – сказал я. – Я останусь здесь, а вы ступайте назад, к этому чертову шерифу. Крайне некстати. Пусть захватит врача – там их по меньшей мере двое.

Я вытащил из-под переднего сиденья фонарик, зажег и посветил в направлении прохода между двумя зданиями.

– Вот кратчайший путь. Ступайте туда.

Я протянул фонарик Вулфу, но тот помотал головой:

– А нельзя ли…

– Сами знаете, что нельзя. Есть один шанс из миллиона, что он еще жив, а раз так, то может заговорить. Но вы вовсе не обязаны признаваться Хейту, что это Сэм Пикок. Скажите: какой-то неизвестный. Берите.

Вулф взял фонарик и растворился в темноте.

Глава 10

Человеческий мозг напоминает свалку мусора – мой, во всяком случае. После ухода Вулфа следовало срочно обдумать как минимум дюжину разных вариантов; вместо этого мой мозг настойчиво спрашивал: как Лили доберется домой? Едва мне удалось найти приемлемый выход из положения и переключиться на более насущный вопрос, как в проходе загромыхали шаги. Хейт приблизился, заглянул внутрь, повернулся ко мне и спросил:

– Это ваша машина?

Будь в его распоряжении даже целая ночь, вряд ли он придумал бы более глупый вопрос. Как это могла быть моя машина, если моя машина осталась в Нью-Йорке, а ведь Хейт прекрасно это знал.

– Все документы на автомобиль в бардачке, – ответил я. – Врача нашли?

– Полезайте на переднее сиденье! – велел Хейт и переложил фонарик в левую руку, а правую опустил на рукоять пистолета в поясной кобуре.

– Я предпочел бы не прикасаться к машине, – сказал я. – Если бы я хотел смыться, то не стал бы дожидаться вас здесь. Мне не впервой попадать в такое положение. Врача нашли?

– Я приказал вам садиться вперед. – Он вытащил пистолет из кобуры.

– Катитесь к дьяволу!

Неужели он был настолько глуп, чтобы подумать, что я могу удрать или напасть на него. А может, он вообразил себя Дж. Эдгаром Гувером? Продолжить мужской разговор мы не успели, потому что в проходе послышались торопливо приближающиеся шаги, и Хейт направил туда луч фонарика. В тусклом свете я разглядел лысого мужчину в яркой спортивной куртке. Это был врач Фрэнк Милхаус, которого я знал в лицо, но знаком с ним не был. Милхаус остановился позади универсала и неуверенно огляделся по сторонам.

– Фрэнк, он в машине, – сказал Хейт.

Милхаус заглянул внутрь, потом выпрямился и посмотрел на шерифа:

– Что с ним случилось?

– Это ты должен мне сказать, – ответил Хейт.

Врач пыхтя полез внутрь. Три минуты спустя он выбрался наружу и сказал:

– Ему нанесли по меньшей мере три удара по голове тупым предметом. Думаю, он мертв, но не смогу сказать наверняка, пока… А вот и он.

Я оглянулся и увидел Эда Уэлча, который подошел, держа в одной руке фонарик, а в другой какой-то черный предмет. Приблизившись к машине, он заглянул внутрь.

– Это Сэм Пикок, – сообщил он.

Воздадим должное офицерам полиции округа Монро: мало кто мог сравниться с ними в проницательности. Милхаус взял у помощника шерифа черный предмет, оказавшийся чемоданчиком, извлек из него стетоскоп и снова склонился над телом того, кого наконец официально признали Сэмом Пикоком. Две минуты спустя он выпрямился и сообщил:

– Он мертв.

– Это окончательно? – спросил Хейт.

– Конечно окончательно. Что может быть окончательнее смерти?

– Есть еще следы, кроме ударов по голове?

– Не знаю. – Милхаус убрал стетоскоп в чемоданчик. – Смерть, безусловно, насильственная, тут сомнений нет, а остальное определит коронер.

– Мы занесем тело внутрь, где вы сможете его осмотреть.

– Не я. Как вам известно, я уже имею печальный опыт и не хотел бы его повторить.

И он зашагал прочь. Хейт что-то сказал ему вслед, но доктор не остановился и вскоре пропал из виду. Хейт повернулся ко мне и процедил:

– Вы арестованы. Садитесь вперед.

– На каком основании? – поинтересовался я.

– Как важный свидетель. Пока хватит и этого. Залезайте.

– Что ж, вам и карты в руки. – Я пожал плечами. – Но каждый дюйм этой машины… – Я замолчал, заметив, как дернулось правое плечо шагнувшего ко мне Эда Уэлча.

Я верно истолковал его жест. Увесистый правый кулак помощника шерифа вылетел из темноты, метя мне в подбородок. Правда, двигался он не по прямой, а по дуге, так что, когда кулак должен