«Каково бы ни было наше осуждение, мы завтра будем делать то же самое, что делали и сегодня; в этом нами руководит не ненависть, не дух возмущения, а сознание нашего права. Мы отныне имеем притязание сами управлять всеми нашими делами; и у нас только осталось одно средство выйти из несносного положения — это нарушать законы, чтобы вы знали, что то — негодные законы!..»

Это были смелые мысли, смелые слова, отмщение за издевательство над студентами и грозное предупреждение царской власти.

Дальше «Народное дело» писало о всемирном рабочем движении, о делах Международного товарищества.

«Надо ли говорить, что все симпатии современного честного и развитого человека должны тяготеть к интересам рабочих масс: в них весь смысл, вся сила настоящего прогрессивного движения… в них все элементы и задатки нового быта… Роль пролетариата — освободить одних людей от привилегии только трудиться, а других — только наслаждаться!»

Русская секция призывала понять значение пролетариата в истории. Ее выступления на страницах «Народного дела» отражали боевой дух Интернационала.

Всеми возможными способами члены секции старались пересылать «Народное дело» в Россию, чтобы их журнал проникал во все уголки страны. Это, конечно, трудно, охранка не дремлет, но нужно искать пути — для удобства журнал уменьшен в формате.

Однако им во всем опять мешают анархисты с Бакуниным во главе.

Русская секция готовится дать Бакунину бой. Об этом они написали Карлу Марксу. И еще — они просили разрешения у Маркса прислать в Лондон кого-либо из своих членов, чтобы поговорить, обрисовать положение секции, посоветоваться, познакомиться с рабочим вопросом в Англии.

Снова с нетерпением они ждут на свое письмо ответа.

ГЛАВА XXIV

Вот и наступили каникулы. Наконец-то Софья Ковалевская может поехать к своей Анюте. Поезд подходит к Восточному вокзалу. Сияющая Софа выходит на платформу. Еще из окна она увидела Анюту. Сестры обнялись.

— Как ты похорошела! — говорит Софья, глядя на Анюту.

— Это, наверно, парижский воздух так действует, — улыбается Анюта и подводит Софью к высокому красивому брюнету с круглой бородкой.

— Софа, знакомься. Шарль Виктор Жаклар, мой муж.

Софья широко открывает глаза.

— Ты… замужем? Что ж не писала?

— Хотела лично представить, — лукаво говорит Анюта. А глаза ее сияют.

Жаклар подхватывает чемодан Софьи, и втроем они садятся в омнибус и едут в Латинский квартал, где живет сестра с мужем. По довольно темной и грязной лестнице поднимаются на пятый этаж. Здесь Жаклары снимают две недорогие меблированные комнаты.

Анюта накрывает на стол, подает закуски. Виктор торжественно вносит кипящий самовар.

— Вот подготовил вам! Пить чай по-русски, — горделиво говорит он Софье.

Анюта смеется.

— Никак не научу его правильно говорить. Бегал по магазинам, искал для тебя самовар.

Софье сразу вспоминается Палибино, уютная угловая гостиная и вечерний чай за круглым столом.

— Когда же ты напишешь родителям о своем замужестве?

— Не знаю. Но написать надо, сначала как-то их подготовить.

— Ты по-прежнему работаешь?

— Конечно. Я — в типографии, а Виктор дает уроки. Раньше он сотрудничал в газетах, журналах. Но с тех пор, как он сидел в тюрьме за участие в демонстрации, ему стало трудно печататься.

— Ничего. Скоро будет наша власть, народная. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Вот в чем сила, — говорит Жаклар.

— Виктор — член Интернационала. А я еще об этом только мечтаю. Но я тоже помогаю Виктору в пропаганде. Каждую неделю у нас собираются друзья. Играем на гитаре, поем. Однако это, ты понимаешь, одна видимость. На самом деле это политический кружок. У нас бывает Поль Лафарг, друг Виктора еще по университету. Замечательный человек, философ. Недавно я познакомилась с его женой Лаурой, дочерью Маркса. Она тоже обаятельная, умная женщина.

— Хорошо, что у вас такая ясная цель в жизни и благородная. Знаешь, Анюта, я иногда начинаю сомневаться. Правильно ли я делаю, что все силы отдаю математике. Может быть, сначала нужно было всем стать в ряды революционеров, добиться лучшей жизни для народа, а потом уже развивать науку. Каждый обязан свои лучшие силы посвятить делу большинства.

— Это трудный вопрос, Софа.

— А я думаю, вы поступили правильно, — говорит Виктор. — Способности, талант зарывать в землю нельзя. Ведь потом, когда будет народная власть, все это — открытия, изобретения — станут достоянием народа.

— Недавно я получила письмо от Жанны из Лейпцига, — говорит Софья. — Все-таки она добилась своего. Никак ведь не принимали, целый год она ходила, просила. Наконец дошла до самого короля. Тот велел ей учинить экзамен в его присутствии. И что же ты думаешь! Жанна блестяще ответила на все вопросы. И теперь высочайшим повелением зачислена в университет. Неслыханное дело! Первая женщина-юрист. Пишет: «Немчики пялят на меня глаза, но я держусь стойко».

— Молодец Жанна! Я знала, что она добьется. А мне писала Лиза Томановская. Настроение у нее бодрое, боевое. Там ведь, в Женеве, они организовали Русскую секцию Интернационала.

После чая Жаклар куда-то уходит. Сестры остаются одни. Они усаживаются, как когда-то в Палибине, с ногами на диван.

— Анюта, ты довольна? — спрашивает Софья, заглядывая сестре в глаза.

— Очень. Всей жизнью. И… я так люблю Виктора, — отвечает Анюта.

Всем существом Софья чувствует, как счастлива сестра, и ей вдруг становится грустно. Может быть, потому, что она в чем-то теряет свою Анюту, которая ей дороже всех на свете, которую она называет своей «духовной мамой». Или, может быть, потому, что она сама никогда так не была счастлива.

Но Софья гонит эти мысли прочь.

— Я рада за тебя, — тихо говорит она сестре. — Счастье… Как синяя птица… Прилетает не ко всем. Береги ее.

— Полно. Что ты так… — Анюта привлекает Софу к себе и, как в детстве, взъерошивает ей волосы.

— Сурок, ты жив? — спрашивает она.

Софа смотрит на Анюту.

— Жив-жив! — отвечает она, тоже как в детстве, и милая ясная улыбка освещает ее лицо. — Жив-жив, пока ты возле меня. Не бросай меня никогда…

— Знаешь, Анюта, — говорит, помолчав, Софа, — я мечтаю попасть в Берлин, учиться у великого Вейерштрасса. Как ты смотришь на это?

— Если задумала, надо добиваться. Обязательно поезжай. А то потом не простишь себе.

_____

Антон Данилович Трусов стоит у наборной кассы, щипчиками вытаскивает свинцовые столбики-буквы из лежащего на доске набора и заменяет их новыми. Он корректирует только что сделанный набор.

Лиза вместе с Наташей переводят на русский язык полученные сообщения из Парижа.

Катя просматривает отпечатанные экземпляры «Народного дела».

Здесь же, на краю стола примостился Утин. Он читает письмо, которое привез «свой» человек от Константина Игнатьевича Крупского. Крупский —