Но она не в силах сделать это. Вместо этого она прикасается к другой его руке, надежно закрытой одеялом.

Когда она наконец выдавливает из себя слова, ее голос звучит как чужой. Грубым, срывающимся шепотом она произносит:

— Прости.

Входит Джозеф и встает за ней, как надежная скала. Он сжимает ее плечи:

— Побудешь с ним еще немного?

— Я не знаю. — Голова ее мелко вздрагивает.

— Пойдем, — обняв ее одной рукой, он поддерживает ее и себя, — выпьем чаю. Сиделка приготовила. Это придаст тебе сил.

— Как же я оставлю его здесь одного?

— Ничего. — Джозеф убирает ей волосы со лба и нежно, неуклюже вытирает ей щеки своим носовым платком. — Он уже не здесь.

Он ведет ее вон из комнаты, но она оборачивается на пороге и шепчет:

— Прощай.

— Уилл?

Тишина.

Она лизнула его в нос.

— Бу!

— Какая свинья! — Белла ущипнула его. — Ты меня так напугал.

— Ой, прости. Ой, больно же!

— Так тебе и надо. Больше так не делай. А твой чай я конфискую.

— Чай в постель? — Приподняв голову с подушки, он простонал: — О, чаю, чаю, пожалуйста!

Она разлила чай и с чашкой в руках вышла в ванную.

Уилл достал почту из-под коврика. Вручая ее Белле, он задержался взглядом на лежащей сверху открытке. Их глаза встретились, и он снова опустил взгляд на открытку. «Привет, секси!» — было написано на ней заглавными буквами. Белла почувствовала, что слегка краснеет, а Уилл отвернулся. На открытке стоял штамп Вашингтона. Джулиан. «Прости, что не зашел перед отъездом, такова жизнь менеджера международного масштаба! Мы отлично провели время. Увидимся, когда приеду в следующий раз?!!! Передай привет Вив и Нику. Целую, чмок-чмок-чмок. Дж.».

Она поставила открытку на каминную полочку, рядом с другой, которую она недавно получила от родителей Патрика: «Рады слышать, что ты спаслась от смога. Мы беспокоились, как ты там в Лондоне одна… Пиши почаще… Приезжай в любое время…» Они время от времени посылали ей письма и открытки и звонили. Роуз звонила и с материнской заботой спрашивала, как у нее дела, как будто она ребенок, которому выдали слишком много денег на карманные расходы. Белла перезванивала Джозефу. «У нас все нормально, — отвечал он. — Потихоньку… У Софии все хорошо. У Алана и его жены родился еще один малыш. Роуз собирает деньги для голодающей деревни в Бангладеш. Сам я играю в кегли. Жизнь идет».

Он делал паузы и покашливал точь-в-точь, как Патрик.

У нее было такое чувство, как будто она должна была сначала спросить у них разрешения на счастье. Конечно, она знала, что они бы сказали: «У тебя теперь своя жизнь, Белла. Не теряй времени. Патрик бы этого не хотел». И она это понимала.

А если бы умерла она? Что бы она чувствовала, если бы Патрик нашел себе другую? «Дурочка, — повторяла она себе вновь и вновь. — Когда умираешь, ничего не чувствуешь». Или, раскалывалась ее голова, если бы она умерла, а Уилл нашел бы себе другую? Хотела бы она, чтобы он так и остался горевать всю жизнь? И думала, что да, как это ни ужасно, но она хотела бы остаться, хоть в самом затаенном уголке его сердца. Какая она все-таки эгоистичная. Как можно желать Уиллу печалиться всю жизнь! Нет, не то. Она хотела бы, чтобы он помнил ее, помнил всегда, чтобы она не исчезла без следа. Но она не желала бы ему горевать, не желала, чтобы он превратился в сраженного горем человека, — ведь это вторая смерть.

* * *

— Можно у тебя кое-что спросить? — сказал Уилл после завтрака.

И, не оставляя пути к отступлению, продолжил:

— Ты с кем-то встречаешься?

— Нет. С чего ты взял? Мне бы с тобой одним управиться.

— Просто показалось.

Это все та открытка. Привет, СЕКСИ!

— А с бывшим видишься? С Патриком. Ты похожа на тех цивилизованных женщин, которые всегда поддерживают с бывшими хорошие отношения.

Белла порылась в холодильнике, пытаясь найти минеральную воду.

— Х-мм? — донесся оттуда ее голос. — Нет, не встречаюсь. Хочешь минералки?

— Нет, спасибо. Извини за любопытство.

Белла пожала плечами и открыла газету:

— Ничего. Ну ладно, как насчет того, чтобы пойти в кино? Я могу позвонить Вив и спросить, может, они с Ником тоже пойдут. Не сидеть же нам с тобой все время вдвоем, как состарившиеся супруги.

— Ты так нас себе представляешь?

— Как?

— Как состарившихся супругов?

— Нет, конечно. Но вдруг у нас разовьется семейственность?

— Почему нет? Я люблю семейственность.

— О, Уилл. Я же просто шучу. Где твое чувство юмора?

— Отдал. Я его брал взаймы.

* * *

На следующий день позвонила Вив, которая жаждала обсудить поход в кино, в чем Белла не сомневалась.

— Фильм был дурацкий, — сказала она. — И что в этой актрисе находят? Она не сексуальная. Вообще.

— Зато она блондинка и совершенно не умеет играть.

— Но Уилл! Он просто очаровашка. И с тобой хорошо управляется.

— В каком смысле?

— В том самом. Он знает, как держать тебя в узде.

— Ты так говоришь, как будто я — злобная леопардиха.

— Ну, уж не кошечка, это точно. Тебе нужен кто-нибудь, кто смог бы с тобой справиться. А как он на тебя смотрит! Когда венчание?

— Вив, веди себя прилично. Я о будущем не думаю, что за ерунда.

— Зачем ты это делаешь?

— Что?

— Притворяешься, что он тебе не нравится. И трехлетний ребенок увидел бы, что вы без ума друг от друга.

— Ну, тогда мне три года. Ты всему придаешь слишком много значения.

— Малыш? Ты втюрилась.

— Да ладно. Ты просто очень хочешь надеть сатиновое платье с рукавчиками-пуфами, непременно абрикосового цвета.

— С оборкой?

— С чем угодно — с оборкой, вырезом, и не забудь корзинку с розовыми лепестками. Венчание вряд ли состоится, но ты можешь продолжать фантазировать.

— Бел? А ты вообще знаешь, как быть счастливой?

— Это что, вопрос на засыпку?

— Нет. Просто, понимаешь, это не запрещается.

— Как ты думаешь, с какого бока я красивее? — Уилл повернул голову туда-сюда.

— Тайна сия велика есть. — Белла пристроила альбом на коленях.

— Хи-хи.

— Повернись левым боком. Еще. Еще чуть-чуть. Вот так, очень, очень хорошо. — Теперь ей был виден его затылок.