— Взгляни, Белла, — говорят родители Патрика, — вот он на первом звонке. Эта серая фуражка все время падала ему на глаза. Помнится, когда он поступил в колледж, он стал таким высоким и стройным, но по-прежнему выглядел мальчишкой.

— Помнишь, — спрашивают они друг друга, — помнишь?

Ища спасения на кухне, Белла готовит и убирается. Она благодарна им, что может забыться в ритме мелких движений: помешать бобы, нарезать зелень. На кухне все идет своим чередом — пирог ставится в духовку и вынимается уже с корочкой. На корочку намазывается соус, и она становится мягкой.

Роуз суетится вокруг.

— Белла, ты опять все сделала сама. Ты просто сокровище. — Она берет дуршлаг, который Белла хотела взять, снова ставит его в сушилку. — Я сегодня сама не своя. Ты не видела мои очки для чтения? Вчера нашла свою перьевую ручку в холодильнике. Интересно, где же…

Роуз дрейфует из комнаты в комнату, оставляя за собой след из остывших чашек кофе, лоскутков с вышиванием, очков, часов и незаконченных предложений.

Джозеф, отец Патрика, каждый раз, проходя мимо, молча похлопывает Беллу по плечу. В тишине его сочувствие даже более ощутимо.

— Мы всегда надеялись… — начинает он однажды вечером и замолкает. В глубине души он знает: есть вещи, о которых лучше не говорить, лучше так и оставить их невысказанными.

Софи всегда подгадывает так, чтобы ее приезд совпадал с приездом Беллы, и каждый раз тащит ее в местный паб.

— Они сводят меня с ума, Бел. Мама все забывает через десять секунд, а папа звонит мне по два раза в день — просто чтобы убедиться, что я еще дышу.

— Знаю, — говорит Белла. — Наберись терпения. Им просто очень тяжело.

* * *

После длинной и нудной рабочей недели Белле удалось отговорить Уилла от поездки к его матери, которую они запланировали на пятницу. Она пообещала, что они поедут в субботу — она специально встанет завтра на заре. И даже принесет ему утром завтрак в постель. Да и собирается она недолго.

Выехали они после одиннадцати утра.

Когда Белла полезла в бардачок, оттуда на пол вывалилось несколько магнитофонных записей.

— Что такое, ягодка?

— Ничего. Пытаюсь найти запись Рея Чарльза. Смотрела ли она в боковом отделении? Смотрела. Там пусто.

— Если бы ты клал пленки в коробочки, то их легко было бы найти и у тебя не было бы этой проблемы.

Я веду себя, как моя мать.

— Нет у меня никакой «проблемы». Я всегда ставлю то, что попадется под руку. Потлак[23]!

— Мужчины просто неисправимы.

— Почему целую половину человечества всегда стригут под одну гребенку? Что, если мы будем класть записи в коробки, то сразу найдется лекарство от рака или наступит мир во всем мире?

— По-моему ты отвлекся от темы. Как говорится, почем рыбка[24]?

— А ты и в божьем доме найдешь, где пыль вытереть. Тебе ведь не пленки важны, а принцип. Да что ты так нервничаешь? — добавил он, искоса посмотрев на нее. — Не людоед же она.

— Я не нервничаю. И, кстати, не людоед, а людоедша.

— Б-з-з. Тревога, тревога — обнаружена зануда. Хватит пытаться сменить тему. Она правда милая, и ты ей обязательно понравишься.

Белла зарылась в свою сумку в поисках зеркальца.

Уилл лишь удовлетворенно фыркнул.

— Не нервничает она.

Он пошарил под сиденьем, извлек оттуда пленку и вставил ее в магнитофон.

— …Пам, пара-рам, па-ра-рам… — запел он. Рей Чарльз.

Она показала ему язык.

— Я все вижу. — Он слегка сжал ей бедро да так и оставил там свою руку.

— Так как мне ее называть — миссис Хендерсон? Или Франсис, или Фрэн? Она послюнила кончик пальца и, сосредоточенно нахмурившись перед зеркальцем, провела им по бровям.

— Ты прекрасно выглядишь. Расслабься. Миссис Хендерсон ее называть не надо, тем более она ею и не является. Снимаю с тебя пять очков — за невнимание к моим рассказам о фамильном древе Хендерсонов. Она — миссис Брэдли, по фамилии моего отчима, то есть бывшего отчима. Ну, неважно. Она предпочитает, чтобы ее называли Фрэн, но, если честно, ты можешь назвать ее хоть Чатануга-Чу-Чу, она и не заметит. Она у меня немножко эксцентричная.

— Насколько эксцентричная?

— Чуть-чуть. Почти и незаметно. Не знаю даже, почему я так сказал. В конце концов, она, благословение небесам, живет в Англии, а у нас эксцентричность возведена в ранг национального спорта.

Коттедж Фрэн находился в небольшом отдалении от трех других, выстроившихся в одну линию домов. Белле он показался довольно старым. Низкий вход и нависшая прямо перед ее глазами островерхая, словно у замка, кровля говорили о том, что он мог быть построен еще в семнадцатом столетии. Сочные ветви молодила тут и там оплетали черепицу. К дверям вела неровная, выложенная кирпичом тропинка. Вдоль нее были разбиты клумбы с душистой гвоздикой, яркими маками с огромными, словно розовые салфетки, лепестками и бледно-голубыми нигеллами. Уилл мимоходом сорвал гвоздику и, обернувшись к Белле, протянул ей:

— На, понюхай.

На голубой двери были неумело нарисованы побеги плюща. Художник явно пытался имитировать настоящий плющ, оплетающий ее со всех сторон. Никто не отозвался на их стук, так что пришлось обойти дом сзади и поискать мать во дворе.

— Ау-у, — позвал Уилл в длинном саду.

Из зарослей фенхеля посередине сада появилась фигура его матери.

— Ау-у, ау-у.

Уилл направился к ней по узкой дорожке, петляющей среди кустиков лаванды, пушистых артемизий и голубых венчиков живокости.

— Привет, ма, — по-медвежьи обнял он Фрэн.

— Уиллум, — радостно произнесла та, тоже крепко его обняв. На ней был голубой рабочий комбинезон с набитыми всякой всячиной карманами, а на ногах нечто, подозрительно напоминающее мужские кожаные тапочки. Седые волосы закручены в не слишком аккуратный пучок на затылке. Он был заколот обычной ручкой. Белла задалась вопросом, служит ли ручка вместо шпильки или просто вставлена в волосы, как вставляют за ухо карандаш. Потянувшись к волосам матери, Уилл снял с них застрявшую веточку.

— Так ты и есть Уиллова зазноба?

Уилл закатил глаза.

— Ма, не позорь меня!

Фрэн взяла Беллу за руки и посмотрела на нее.

— Какой у тебя пушок на щечках! Уилл говорил, что ты лапочка, да я думала, это он так. А глазки-то какие чудесные. Скажи — тебе нравится розмарин? — Она махнула садовыми ножницами прямо у Беллы под носом.