— Тебе, Йолла, повезло, — с той же веселой улыбкой затараторил великий вождь. Говорил он правильно, произношение только оказалось чудное, немного непривычное. — Если бы ты на людей из моего племени наскочила — конец сразу. — Уголек провел ладонью по горлу.

— А на кого я наскочила?

Пока парнишка болтал, Йоля осматривалась. Они сидели посреди лагеря кочевников. По их меркам, наверное, большой лагерь. Палатки из шкур, навесы, за оградой из колючек бродят манисы… Людей тоже много, Йоля сразу насчитала четыре десятка, а на самом деле их еще больше, потому что за палатками тоже движение и шум. Дикари как дикари, она таких уже встречала — тощие, загорелые, увешанные ожерельями из клыков, когтей и прочей ерунды. Женщин не видно, только воины.

— Это был Байгу Скат, — тем временем рассказывал Улла-Халгу, — он тоже великий вождь, но я главнее. Вот он поэтому и носится кругом со своими воинами, храбрость показывает. Я-то большой вождь, главный, мне можно спокойно сидеть, ему нельзя.

— Очень храбрый, ага! — Йоля фыркнула. — Всем скопом на меня навалились. Был бы твой Скат один, я бы его сделала.

— Вождь не должен один, — Уголек не уловил сарказма, — для вождя довольно, если он правильно воинам прикажет, чтобы они победили. Все равно победа его, хотя сражались воины. Байгу большой, но глупый, он не понимает, как быть вождем, первым в бой бросается. А я понимаю. Хорошо, глупый Байгу хотя бы помнит, что меня нужно уважать. Я же самый великий вождь во всей Донной пустыне!

— А я думала, самый мелкий.

Йоля не знала, как себя со старым знакомцем держать. Вроде бы Уголек враждебности не проявлял — освободил ее от веревок и говорит по-доброму, но кто их, дикарей, разберет? Может, смотрит и прямо сейчас мысленно выбирает, с какой части тела начать ее, Йолю, есть? Она поискала взглядом свой нож — Уголек сунул его за пояс, сразу не выхватить, — приметила подходящий камень, с острыми краями и чтобы в кулак удобно ложился, и подкатила ногой поближе. Кроме камней, ничего полезного здесь не наблюдалось, Пустошь — она и есть Пустошь, пыль да камни.

Уголек не обращал внимания на эти маневры и с воодушевлением рассказывал, тряся косичками:

— Я не мелкий. Я главный вождь. Мой дед был самый главный вождь Донной пустыни, но мой папка прежде него ушел к духам.

— Пустыня забрала? — Йоля понимающе покивала и перекатила облюбованный камень еще ближе, теперь до него можно было дотянуться рукой.

— Папку пустыня любила, раньше времени не звала! — Уголька, похоже, обидело предположение Йоли. — Злые люди убили. Он на них охотился, он великий воин был, великий охотник, всегда много добычи, при нем племя никогда не голодало! Все старики моего папку хвалят, все хорошее говорят! Но те люди, на которых он охотился, оказались слишком злые, убили папку. После этого мои дядья стали спорить, кто вождь. Вообще-то мое право выше, но я молодой был — кто за меня встанет? Никто не встанет, кроме родовичей, а они старики. Старики — плохие воины. Воевать не могут, хороший совет дать могут. Сказали: уходи, великий вождь, укройся. Я подался к чужакам. К таким, как ты, людям мокрой земли. На сухой земле все меня знают, я же великий вождь! Пришлось к чужакам… Неправду вашим сказал, конечно, будто меня из племени выгнали, будто к своим мне дороги нет, поэтому я верным буду. Аршак учеником взял. Ха! Каким учеником? Меня пустыня любит, я ее хорошо знаю! Лучше Аршака знаю! Я сам могу таких Аршаков учить!

— А он тебя бил, — припомнила Йоля. — Что ж ты, великий вождь, терпел?

Уголек не обиделся, стал обстоятельно объяснять, загибая загорелые грязные пальцы:

— Во-первых, я же сам согласился его учеником называться. Если я ученик, то он должен меня бить. Это порядок такой. Разве я против порядка? Нет, не против. Во-вторых, я решил, что после его убью. Если я решил, то он мертвый человек, а на мертвых нельзя сердиться, мертвым много больше, чем живым, позволено. Мой народ мертвых уважает. В-третьих, он не сильно бил. Можно потерпеть. Если бы Аршак меня прогнал — куда податься? Обратно в племя? Там дядьки убили бы, не один, так другой. Стал бы я мертвым человеком, меня бы все начали уважать. Сперва съели бы, чтобы моя сила к ним перешла, потом стали бы мертвого уважать. Я не хочу, зачем? Уважение к мертвым — оно живым нужно, а самим мертвым оно ни к чему. Я хотел пока живым оставаться и чтобы живого тоже уважать начали. Для этого переждать нужно.

Йоля озиралась из-под полей шляпы и едва слушала, о чем толкует великий вождь. А тот трещал и трещал — может, просто был рад случаю поговорить с кем-то, кто не считает его великим вождем и с кем можно держаться проще.

— Учился у Аршака. Оружие, вот что мне для племени нужно было! Я учился, как оружием владеть. Мы, когда твоих побили, много оружия взяли. Мне как раз племя знак послало: дядька Бужин дядьку Алнасса уже съел, себя единственным вождем назвал. Когда меня Аршак на разведку посылал, я со стариками встречался, которые из моего племени, с родовичами. Новость как услышал, что Алнасса съели, так решил: пора! Аршак давно мертвый уже, чего ждать? Он просто сам еще не знал, что великий вождь так решил, Аршак думал: он живой еще. А раз я решил, значит, мертвый! Мертвого можно и убить. А тут еще вы были, ты и другие, у вас оружие хорошее, сильное. Мы с этим оружием пошли к Бужину, побили его людей. А теперь вся пустыня моя!

Уголек похлопал себя по тощему животу и продолжил:

— Дядька Бужин дядьку Алнасса съел, я дядьку Бужина съел, теперь все во мне. Я, значит, один и есть дедов наследник, а дед — главный вождь был. Теперь, выходит, я главный! Всем племенам к северу от Корабля могу приказывать! Только они не очень меня слушали…

— Почему? — Йоля ждала, когда же разговор коснется ее судьбы, но не торопилась, присматривалась и прикидывала, что тут, у кочевых, к чему. Пока что никто к ним с Угольком не лез, дикари в их сторону даже почти не глядели. Можно и поговорить. — У тебя же оружие?

— Кончилось оружие. Смерти к оружию кончились. Мне, чтобы дядьку Бужина одолеть, много смертей пришлось извести.

— Патронов, что ли?

— Какая разница, как называется. Смерти из оружия вылетают, так я своим сказал. Смерть летит и кого-то находит. Вылетела смерть из оружия — вставь новую. Сейчас новые закончились, а пока шла усобица между вождями, народ оголодал. Никто на охоту не ходил, только воевали. Теперь война окончена, а все голодные. Понимаешь? Кто народ накормит, тот и главный. Я и привел племена сюда. Здесь есть чем кормить. Сперва разведал — здесь слабый вождь, толстый. Вкусный, наверное, но его уже без меня съели. Теперь новый вождь, злой. Побили нас, Йолла. Сперва мы их побили, Байгу Скат копье бросил, хорошо попал, остановил врагов. Но тут откуда-то новые напали. Побили нас. А потом еще снова побили, хуже прежнего.

— Вы торговцев на дороге убили. Двое было, на повозке.

— И торговцев, и еще других тоже. Мы добычу взяли, воинов я накормил, они стали немного слушаться. Я же великий вождь! Научил народ кашу варить. Здесь пшено есть, здесь воды много! Пока воинов кормлю, они немного слушаются. Однако нам больше надо, не только воинов — весь народ прокормить! Я должен на сухую землю много еды привезти! А этот новый вождь нас побил. Поэтому люди совсем меня слушать перестали, сами по себе охотятся. Одно хорошо: когда без меня пошли, их новый злой вождь мокрой земли сильно побил — тот, который толстого съел. Шаманы за меня, они объявили: плохая война, когда без вождя. Если бы пошли со мной, наши бы победили.