Мало того что он отличался наглостью и беззастенчивостью, так он еще упорно карабкался вверх. Этот обладающий актерскими способностями осмотрительный тосканец заботился о том, чтобы только яркие и влиятельные женщины служили источником его вдохновения, затем влюблялся в них, конечно платонически, и, заимствуя мотивы для своей модели у Петрарки, создавал у них иллюзию, что в жизни они исполняют роль прекрасной Лауры. Он играл роль отвергнутого любовника: мучился от боли, обливался слезами, хватался за любую соломинку, а затем изображал все эти переживания в своих стихах. Читать его поэзию – все равно что осквернять «Canzoniere» Петрарки! У него было весьма и весьма выгодное занятие. Придворные дамы расплачивались подарками и оказывали всяческое покровительство за его способность рассмешить их. Акколти защищал полученные блага самым жестоким образом, что доказывает следующий случай. Когда враги напали на него в его собственном доме, он защищался с такой дьявольской силой, что ранил сотню человек. Этот литературный пират провел 1499 – и и 1500 год в Риме и видел Лукрецию столь часто и был осведомлен о таких интимных отношениях, что вполне мог написать, что ухаживал за ней (естественно, подразумевались галантное ухаживание и платоническая любовь). Как-то, увидев ее (вероятно, на приеме в Ватикане) между послами двух враждующих государств, Франции и Испании, Акколти сочинил сонет. Лукреция, должно быть, отнеслась к нему весьма благосклонно, поскольку всегда мечтала о достижении мирных договоренностей и желательно при ее содействии. Это небольшое стихотворение цитировал Витторио Чиан. Рукопись стихотворения хранится в Национальной библиотеки Флоренции, но, возможно, вследствие небрежности переписчика некоторые слова трудно разобрать. Однако посвящение говорит само за себя, и две первые строфы звучат следующим образом:

Его любовь к Лукреции была темой бесед римских гуманистов и стала одной из тех историй о литераторах, в которой каждый понимал суть сделанных намеков. Евангелиста Каподиферро строго придерживался традиционных норм академической школы при написании любовной поэмы о Лукреции, в которой он подражал языку и страстям Уникума. Свою работу, озаглавленную «De Lucrezia Borgia Alexandri Pont. Max. F. loquitur Unicus», Каподиферро начал с таких слов: «Давным-давно родилась Лукреция, более целомудренная, чем античная Лукреция; она не является человеческой дочерью, а рождена самим Юпитером». Как известно, гуманисты под Юпитером подразумевали папу, и тогда становится ясно, что поэт прославляет отцовство. Многим может показаться не только странным, но и неприятным, что Лукреция предстает в облике самой целомудренной из женщин, а ведь к девятнадцати годам у нее было уже довольно бурное прошлое. Однако такая форма восхваления, вероятно, не устроила Лукрецию, хотя и не может быть названа грубой или унизительной. Лукреция была легко возбудимой, крайне нервной особой, но никогда не поддавалась капризам, как Санча Арагонская. Она довольствовалась мужьями. Во время брака с Альфонсо де Бисельи, который был так же добр и мягок, как идиллический пастушок, Лукреция, конечно, почувствовала, что ей улыбнулась судьба. Если за кулисами бьющего точно в цель представления таилась неясная угроза, высказывалось предположение, что появился граф де Пезаро, ей хотелось закрыть глаза.

После битвы Милан опять перешел к французам, что предвещало обернуться серьезной бедой для Сфорца. Людовико Моро, изменив внешность, попытался скрыться, но был пойман и отправлен в замок Лохес в Турин, где скончался от неизвестной болезни в 1508 году. Асканио, некогда вице-папа, был тоже схвачен и препровожден в тюрьму в Бурже, откуда он вышел только после смерти Александра VI. Теперь, когда удача отвернулась от семейства Сфорца, Борджиа более чем когда-либо стали зависеть от Франции. Ни для кого не являлось секретом, что французы готовили наступление на юг, собираясь завоевать Неаполь.

Эти новости, должно быть, повергали Лукрецию в полное отчаяние. Одно событие, которое притупило бдительность Лукреции, но зато дало возможность Чезаре решительнее, чем когда-либо, освободиться от всех обязательств, кроме тех, что были связаны с Францией, на которую он возлагал все надежды, ускорило ход истории.

Как вам известно, 1500 год был юбилейным. Многочисленные паломники заполнили Рим. Среди них находился тот, кто стал причиной серьезного раскола западной церкви, – Мартин Лютер. Папа не скупится на приемы и церемонии, и, хотя крепкий организм не оградил его от удара (в начале июня у Александра VI случился приступ), он с обычным оптимизмом участвует во всех мероприятиях, и уже в день святого Петра, 29 июня, абсолютно здоров и ожидает прибытия детей в папском зале. В радостном ожидании проходит полдня, и Александр занимает свое место на троне под балдахином. Рядом находятся двое, епископ из Капуи и камергер по имени Гаспарре, возможно, преемник несчастного Перотто. Неожиданно налетает сильный ветер с дождем и градом – настоящая летняя гроза. Епископ и камергер бросаются к окнам, и, пока они борются с ветром, за их спинами раздается ужасный грохот. Повернувшись, они видят огромное облако пыли и груду кирпичей, которые, казалось, поглотили понтифика и трон.

Дворец был охвачен волнением. Поднялся крик: «Папа умер, папа умер!» – и мгновенно по городу распространился слух, вызвавший лязг оружия. Люди поспешно запирались в домах, и усиленные патрули охраняли запертые ворота Ватикана. Между тем прислуга и домочадцы пытались вытащить папу из-под обломков. Как выяснилось, причиной катастрофы послужил удар молнии, который пришелся в ту часть апартаментов, которую обычно занимал Чезаре. По счастливой случайности Чезаре отсутствовал на тот момент, когда три этажа оказались погребенными под грудой щебня. Люди работали в полной тишине, и только время от времени, когда кто-нибудь звал: «Святой отец», все напряженно прислушивались в ожидании отклика. Ответом была мертвая тишина. Наконец показался трон и край плаща понтифика. «Святой отец!» – хором крикнули собравшиеся и поняли, что уже никогда не услышат голоса Борджиа. Они принялись яростно разгребать штукатурку и в конце концов обнаружили папу на троне, без сознания, но совершенно целого, если не считать незначительных порезов на лице и руках. Папу уложили в кровать. Его стало лихорадить, поднялся жар, появилась опасность заражения. Кроме Лукреции, которая не отходила от постели отца, ухаживая за ним, понтифик хотел видеть только Чезаре и преданного кардинала из Капуи.