«Единственное, чего недостает, так это четырех заключенных в триумфальной карете. Можно подумать, что удалось одержать победу над королевством», – шептались римляне, и тон их по мере подготовки к триумфальной встрече, ведущейся по приказу папы, становился все более язвительным. Как бы то ни было, но 26 февраля 1500 года у ворот Санта-Мария-дель-Пополо для торжественной встречи Чезаре собрались прелаты, вельможи и послы. Войско торжественно вступило в город. С изобретательностью режиссера Чезаре в драматическом ключе решил всю сцену вступления – основным лейтмотивом являлся траур по тем, кого династия Борджиа потеряла в последнее время (одна из потерь была особенно подозрительной). Первыми двигались сто повозок, задрапированных черным сукном наподобие траурных покрывал, а за ними в полной тишине, нарушаемой только стуком копыт, шли солдаты, по пятеро в шеренге, папские уланы, гасконцы и швейцарцы, и над ними развевались их знамена. За ними шли двести швейцарцев в черных бархатных камзолах и беретах с черным плюмажем из птичьих перьев и пятьдесят оруженосцев, одетых, как и швейцарцы, в черный бархат. Далее следовали Джофре Борджиа, опьяненный восхищением от брата, и Альфонсо де Бисельи, разбивавший женские сердца, и, наконец, Чезаре в костюме из черного бархата. Домочадцы, епископы, вельможи и простолюдины двинулись за торжественным кортежем; шествие замыкали наемники Вителлоццо Вителли, у которых под суконными жилетами прятались сверкающие доспехи. При подъезде к замку Сант-Анджело мрачный кортеж встретил орудийный салют. От заключительного залпа слетели ставни в окнах близлежащих домов и дрогнули стены. Чезаре въехал в Ватикан.

Лукреция переживала счастливые времена. Она оставалась, как и прежде, излишне доверчивой и считала, что папа примет решение, которое предотвратит уничтожение арагонской династии. Теперь она энергично отстаивала свои права и была еще более, чем прежде, любима. Отец дает ей возможность приобрести город Сермонету с замком и прилегающими землями, то, что недавно было отобрано у Каэтани, друга короля Фредерико Арагонского. Церковь нуждается в деньгах, заявил папа, и Лукреция заплатила в папскую палату 80 тысяч дукатов. Теперьсобственность Лукреции состояла из герцогства Бисельи, Непи, Сермонеты и, конечно, территории, прилегающей к Сполето. После рождения Родриго она полностью восстановила прежнюю красоту, хотя была теперь уже не столь ослепительна, как прежде, а более мягкая, женственная. Когда 1 января 1500 года Лукреция во главе вооруженной кавалькады двигалась по направлению к церкви Сан Джованни-ин-Лютерано, чтобы торжественно отметить начало юбилейного года, ее переполняло чувство гордости. Путь расчищали пятьдесят всадников, скакавшие за личным капелланом Лукреции епископом Каринольским, ехавшим между римским бароном и человеком, которого мы меньше всего ожидали увидеть в этой компании, – Орсино Орсини, косоглазым мужем Джулии Фарнезе.

В период с 1494-го по 1500 год отношения между Джулией Фарнезе и Александром VI стали более осмотрительными и сдержанными. Нам известно, что она все еще была в фаворе в 1497 году, а в августе 1499 года миланский посланник Чезаре Гьяско замечает, что «мадонна Джулия вернулась к Их Преосвященству». Это относится к возвращению после отсутствия или к возвращению любви? Но как бы то ни было, мы убеждены, что Джулия должна была, подобно всем сгоравшим от любви, познать печальный опыт охлаждения, поняв, что страсть, которой она отдалась так самозабвенно, постепенно ослабевает. В 1500 году, когда папа подхватил лихорадку, в Риме пользовалась большой популярностью сатирическая поэма, озаглавленная «Dialogo fra il Papa e la Morte», в которой Александр VI взывал к своей «возлюбленной». Но нет никаких сомнений, что в промежутке между 1499-м и 1500 годами наступил разрыв отношений; наши источники в 1500 году упоминают о ней как о «мадонне Джулии, бывшей фаворитке папы», а это показывает, что пришел конец ее власти, закатилась звезда на небосклоне Борджиа. Однако на всех приемах и праздниках кардинал Алессандро Фарнезе оставался по-прежнему на первом плане, а у Орсино установились близкие отношения с семейством Бисельи. В связи с этим можно предположить, что Александр VI сохранил нежную привязанность к Джулии; как и в случае с Ванноццой, он показывал, что она осталась в его памяти. Что касается Адрианы Мила, то резкое вхождение Чезаре во власть в значительной мере уменьшило ее влияние на папу. Она еще в какой-то мере пользовалась благосклонностью Александра VI, и к ее мнению внимательно прислушивались. По всей видимости, Адриана сыграла свою роль в одной весьма деликатной проблеме. Когда папа решил постепенно, безболезненно прервать отношения с Джулией, Адриана помогла ему осуществить разрыв, избежав неприятных сцен и упреков. Однако вернемся к описанию свиты, сопровождавшей Лукрецию 1 января 1500 года. Орсино уже был упомянут, а вот Джулия – нет; в тот момент она, возможно, находилась в Бассанелло или в Каподимонте. В Риме Джулия появилась несколько позже, причем выглядела необыкновенно хорошо и оказалась в самом центре внимания. Несчастный Орсино понимал, что его нелепая супружеская жизнь подошла к финалу. Именно в тот год, когда жена вернулась к нему и он так надеялся, что сможет безраздельно наслаждаться ее обществом (а ведь он ждал этого так долго!), его внезапная смерть (во время сна на него обрушился потолок) свела на нет все мечты Орсино. Никто не сожалел о случившемся. В Риме так прокомментировали это событие: «Его жена получит возможность произвести замену».

Место Джулии осталось свободным; впредь фаворитки оставались у папы на заднем плане. В первый день нового столетия центральное место занимала Лукреция с любимым мужем и «служащими ей» вельможами, придворными, вплоть до последнего испанского рыцаря. Александр VI дожидался прибытия кавалькады в замок Сант-Анджело, которая, по свидетельству Бурхарда, привела если не «к славе и чести Святой Римской Церкви, то, по крайней мере, к его личному искуплению».

Положение, которое папа отвел дочери, лучше всего иллюстрируют подарки и послания, передаваемые из Ватикана во дворец Санта-Мария-ин-Портико. Лукреция была первой и самой желанной на всех приемах, балах, спектаклях и проповедях. Теперь она испытывала удовольствие от собравшихся вокруг нее (при ее собственном дворе!) людей – людей, которых она любила: священнослужителей, политиков (из ее арагонской партии), писателей и артистов, которые преувеличивали ее знания поэзии и прозы и на итальянском, и на латыни, как это было принято в период Ренессанса.

Мои соображения по поводу интеллектуальной жизни Лукреции в Риме основаны на выводах из имеющейся информации. Документальных материалов, безусловно, недостаточно, но все же не до такой степени, как считал Грегоровий. Если вдуматься, то нет ничего странного в отсутствии достаточного количества документальных фактов; точно неизвестно, сколько длился ее поспешный брак со Сфорца, где-то в период между 1497-м и 1498 годами она ушла в монастырь, а первые месяцы брака с Альфонсо были заняты беременностью и волнениями, связанными с бегством мужа. Лукреции трудно было найти время, чтобы собрать вокруг себя литературный круг. Она не могла быть достаточно образованной, но, находясь под влиянием классической литературы и современного гуманизма, перевела имеющиеся знания в романтическую плоскость. Лукреция вполне прилично знала латынь, по крайней мере, настолько, чтобы читать, готовить тексты собственных выступлений и понимать чужую речь. Кроме того, она немного знала греческий. Ее страстная любовь к поэзии носила чисто женский характер; поэзия воспринималась на эмоциональном уровне.