Экологическая же «тусовка» отражает взгляды и интересы западных «хозяев жизни», с учетом мнения обеспеченных жителей мировых мегаполисов, которые за счет высокого уровня и качества потребления загрязняют окружающую среду в большей степени, чем очищают. Например, по неподтвержденным данным, «углеродный отпечаток» среднестатистической европейской домашней кошки в 8 раз выше, чем среднестатистического африканца, коты в Англии потребляют в 2 раза больше белков, чем средний житель Африки, а средний американец потребляет в 40 раз больше ресурсов, чем средний сомалиец, и в 75 раз больше мяса, чем индиец[221] (тут, конечно, нужно учитывать влияние религиозных запретов относительно рациона в Южной Азии).

Зарплаты в центральных офисах природоохранных контор намного выше, чем в региональных отделениях, а зарплаты западного персонала, работающего в региональных отделениях, — выше зарплат местных жителей, работающих за соседними рабочими столами.

Из организаций, изначально объединяющих энергичных идейных единомышленников, желающих изменить мир, Greenpeace и другие экологические сообщества превратились в крупные корпорации со сложной бюрократией, управляемой наемными технократами, часто выходцами из крупного бизнеса. Вот как об этом пишет Джон Кастел: «Greenpeace создавался как группа действия. Активисты были людьми, которые знали свой предмет, страстно любили то, чем занимались, и сами освещали все, что они делали, — от проведения исследований, встреч с жертвами, отбора проб воды и грунта, посещения политических встреч, составления нормативных актов до непосредственного участия в акциях, где в любой момент они могли быть избиты или арестованы, и написания собственных пресс-релизов. Сейчас пресс-релизы поручаются „пиарщику“, который ни черта не смыслит в теме и превращает любые признаки личного отношения в официоз»[222]. Здесь работает «невидимая рука рынка»: плохая монета вытесняет хорошую, плохие, продажные экологи вытесняют экологов принципиальных и ответственных. Виднейший русский боевой эколог А. Яблоков в 2000 году горделиво подчеркивал, что «за последние 7–8 лет прошел процесс профессионализации зеленого неправительственного сектора»[223]. Он даже не понимал, в чем признается: в том, что боевые экологи под его руководством из народного движения превращаются в конченых бюрократов.

Нынешние лидеры экологических организаций — это не голодранцы, не хиппи с окурками в зубах, как в 60-х и 70-х годах XX века, а топ-менеджеры с подобающими зарплатами, претензиями и соответствующим потреблением глобальных природных ресурсов. Поэтому не могут не возникать недоуменные вопросы к озабоченной «зеленой проблематикой» новой глобальной технической элите. К примеру, частный самолетный парк Google — компании, которая всячески поддерживает «зеленые» инициативы, — с 2007 по 2013 год сжег эквивалент 223 млн литров нефти. Как и плутократы прошлого, нынешние богачи не ограничивают свое потребление, но, так же как мальтузианцы XIX века, пытаются принуждать к этому низшие классы.

После того как в конце XIX века пути западного и российского природоохранных движений разошлись, в России и СССР сложилась самобытная система охраны природы со своей научной школой, принципами, традициями управления и широким общественным движением. С развалом Советского Союза эта система была полностью разрушена. На ее осколках, под руководством и на средства западных фондов была создана новая система. Ядром ее стал централизованный природоохранный орган, который, исходя из западных представлений о приоритетах развития России, вершил судьбы важнейших для развития проектов, таких как высокоскоростная железнодорожная магистраль Москва-Санкт-Петербург. Завершала картину система экологических фондов, которые едва не задушили возрождающуюся экономику непомерными формальными налогами и неформальными коррупционными поборами. Природоохранная система Российской Федерации на несколько лет стала инструментом внешнего управления. Одними из первых шагов В. Путина после избрания президентом стали отстранение боевых экологов от власти и реализация суверенной политики экономического развития. Находясь в идейной, а зачастую и политической оппозиции к президенту, боевые экологи продолжили активно противодействовать восстановлению добывающей и перерабатывающей промышленности, транспортной и туристической инфраструктуры, освоению Арктики.

Общественное экологическое движение, выросшее в СССР, было использовано сепаратистами в национальных республиках для легального политического протеста под экологическими лозунгами, а в России его захватила часть партийной, хозяйственной и комсомольской верхушки, которая надеялась с его помощью усилить свое влияние во власти.

«Экологическое движение стало одним из ледоколов, проломивших казавшийся монолитным лед советской системы»[224], — признают эколибералы. Экологическая и природоохраннная проблематика приобрела роль пускового механизма демократических процессов. Борьба за экологию стала легальным способом критики власти, применявшихся ею методов управления и хозяйствования. Экологическая деятельность оказалась наименее опасным и в то же время достаточно действенным способом политической борьбы.

На помощь боевым экологам пришли международные организации и фонды, которые навязали отечественным защитникам природы свою идеологию, основанную на положениях мальтузианства и социального дарвинизма. Эта комбинация сыграла роковую роль в развале Советского Союза. Очень показательно, что именно в 1987 году большой бизнес на Западе консолидировал и централизовал систему финансирования экологических движений.