Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, – абсолютно спокойно ответил Макс.
– Потому что такова наша судьба?
– Да…
– А ты любил бы меня, если бы не видел тех снов?
– Что?
– Без своих снов ты считал бы меня уродливой.
Макс ничего не сказал в ответ.
– Или ты чувствуешь себя рядом со мной в такой же безопасности, как на пляже из твоего сна?
Макс снова промолчал.
– Мой запах для тебя такой же приятный, как запах самки из твоего сна?
– Нет, – смущенно признался он.
Это было мне неприятно. Гораздо неприятнее, чем должно было бы быть.
Это ощущение было настолько болезненным, что мне захотелось сказать ему в отместку: «Твой запах тоже для меня не такой приятный, как в тех снах!»
– Я не могу зачать детенышей, – Макс печально посмотрел на меня своими темными глазами. – Именно поэтому мой запах – другой.
Мой гнев тут же улетучился, моя боль почти забылась. Мне хотелось лишь как-то ослабить его горе, и я сказала:
– Поэтому он приятнее для моего носа, чем запах любого из всех псов, с которыми я знакома.
В его глазах засветилась надежда.
– Мы – не собаки из тех снов, – продолжала говорить я. – Если бы нам и следовало друг в друга влюбиться – когда-нибудь влюбиться друг в друга по-настоящему…
– Ты имеешь в виду, что то, что я чувствую, – это ненастоящая любовь?
– Я этого не знаю. Только ты можешь ответить, что сон, а что – правда.
Макс промолчал.
– Если бы нам и следовало когда-нибудь друг в друга влюбиться, то не из-за сна и не из-за того, что это наша судьба, а из-за того, что нам так велят наши сердца.
Макс слегка покачал головой вверх-вниз и ответил:
– А другой любовь быть и не должна.
Мы последовали за Синим Перышком вдоль пляжа, а затем, чтобы не наталкиваться на людей, – через расположенный рядом холм и через высокие скалы, с вершин которых море казалось еще более величественным. Хотя мы и так уже бежали быстро, Синее Перышко снова и снова подгоняла нас и требовала двигаться еще быстрее. Стоило нам хоть чуть-чуть замешкаться – и она тут же грозилась оставить нас одних. Чем требовательнее к нам становилась Синее Перышко, тем больше я задавалась мыслью: что понуждает ее помогать нам? Мы ведь были для нее всего лишь двумя глупыми собаками. По крайней мере, именно так она называла нас всякий раз, когда мы нюхали какой-нибудь цветок, помечали куст или на кого-то охотились. Когда я, поймав мышь, разорвала ее на две части и поделилась с Максом, Синее Перышко поиздевалась над ним:
– Без своей подружки ты умер бы от голода!
Макс слопал половину мыши и сердито сказал:
– Я вообще-то как-то раз охотился на зайца. Когда прогуливался с хозяйкой по полям.
– И ты его убил?
Синее Перышко присела на траву рядом с нами.
– Нет, – признался Макс и улегся, чтобы передохнуть.
– А ты его хотя бы поймал?
Она приподняла клюв в сторону его морды так, будто хотела ее клюнуть.
– Да, поймал.
Его слова меня удивили. Хоть я знала, что Макс может бегать намного быстрее меня, я бы ни за что не поверила, что он может поймать зайца. В отличие от меня, Синее Перышко сразу поняла, что тут к чему:
– Ты не можешь убить ни одного зверя, да?
– Я практиковался на мягких игрушках Лилли. У одного медвежонка я даже выдрал всю шерсть и разбросал ее по комнате. Хозяйка сильно рассердилась, а Лилли – опечалилась…
То, что такой его поступок огорчил ту маленькую девочку, все еще, похоже, приводил Макса в уныние. Или он стал таким грустным от вопроса птицы потому, что ему было стыдно, что он не способен убивать? Возможно, и то, и другое.
– Я почти ничего не понимаю из того, что ты говоришь, – насмешливо зачирикала Синее Перышко. – Я знаю только одно: ты – слабак!
Макс не стал защищаться – как не стал защищаться от нападавших на него детей тогда, на мусорной свалке. Оттого, что он этого не сделал, я разозлилась. Разозлилась на него. Но и на Синее Перышко тоже. Что эта птица о себе возомнила? Разорвать на части зайца – это ведь намного труднее, чем вытянуть червяка из земли!
– Ты сама слабачка, – рявкнула я пернатой твари, причем так громко, что от моего дыхания у нее зашевелились перышки.
– Чушь! – сказала в ответ Синее Перышко.
– Если бы ты была сильной, тебе не нравились бы песни о слабаках!
Синее Перышко взмыла в воздух и сердито прочирикала:
– Все, хватит уже жрать!
Макс вскочил на ноги и последовал за ней, хоть она его и оскорбила. У него не было выбора, если он хотел вернуться к своей Лилли. И у меня тоже не было выбора. Я ведь хотела оставаться рядом с ним.
– Я не такой сильный, как ты, – сказал мне Макс.
Синее Перышко летала сейчас так высоко над нами, что меня стали слепить солнечные лучи, когда я попыталась следить за ней взглядом.
– Нет, Макс, ты сильный, – возразила я, хотя все еще злилась из-за того, что он не смог дать отпор какой-то там маленькой птичке.
При этом я ему не лгала – этого я уже делать не буду, какие бы ужасы с нами ни происходили. Да, я верила в то, что только что сказала. Только сильная собака способна забрать у другой собаки ее страх.
– А почему ты так думаешь? – спросил он.
Мой ответ удивил меня саму. Во-первых, потому, что он так быстро пришел мне на язык, и во-вторых, потому, что он был для меня таким очевидным:
– У тебя сильная душа.
– Душа?
– Душа – это то, что составляет твою неизменную сущность. От одной жизни к другой, – изложила я то, во что верила.
Макс все понял без каких-либо дополнительных разъяснений с моей стороны. Я увидела по нему, что он пытается ощутить ту силу, которая была у него когда-то в предыдущих жизнях. Немного такой силы он, похоже, и в самом деле в себе нашел, потому что вдруг побежал так быстро, как только мог, через луг, словно желая доказать самому себе, что он может быть таким же решительным, как Ровер и Бальдр. Я бросилась вслед за ним, но пробежав расстояние лишь в несколько собачьих туловищ, невольно начала отставать. Так быстро никогда не бегал даже Гром. Сейчас я видела перед собой пса, который, если бы только захотел, смог бы догнать любую другую собаку.
Даже Синее Перышко сверху изумленно наблюдала за тем, как Макс стремительно взбежал на небольшой пригорок, а с него помчался обратно к морю.
Чуть позже Макс развернулся, помчался назад, заскочил на пригорок, на который только что вскарабкалась я, и сказал: