Будучи тори, он представляет своего отца; будучи либералом – мать. Возможно, коалиция с консерваторами, сторонниками нерегулируемого рынка, была психологически комфортной позицией, поскольку он поддерживал их экономическую политику.

Кейбл родился в Йорке в 1943 г. и был старшим из двух сыновей (его брат появился на свет только через 10 лет). Его родители, Лен и Эдит Кейбл, мучились ненадежностью своего социального положения – довольно распространенное явление в том поколении. Лен работал в цехе кондитерской фабрики Rowntree в Йорке, но, прилежно учась вечерами, в конце концов получил университетский диплом и стал преподавателем в техническом колледже.

Лен являлся во всех отношениях крайне авторитарной личностью – до такой степени, что студенты колледжа прозвали его Гитлером. Кейбл описывает его как «неонациста», доминирующего агрессора, готового уничтожить любого, кто не сможет противостоять ему. Что касается политических взглядов, Лен был расистом, сторонником колониальной системы и ярым противником социализма.

Свои нереализованные амбиции Лен переложил на первенца. Если говорить с точки зрения детского стокгольмского синдрома, террорист, державший Кейбла в заложниках, был «неонацистом», поэтому мальчику не оставалось ничего, кроме как усердно работать и стараться угодить отцу. Кейбла тщательно воспитывали так, чтобы он стремился к успехам в учебе, и итоге инвестиции окупились: Кейбл окончил Кембриджский университет, получив степень, о которой мечтал его отец. Стремление угодить другим стало важной чертой личности Кейбла. Однако отношения с матерью и его место в отношениях между родителями обусловили более сложный результат, Кейбл не стал просто копией отца.

После рождения младшего сына Эдит страдала тяжелой послеродовой депрессией. Ее на год поместили в психиатрическую клинику, и ребенка пришлось отдать на воспитание в другую семью. После возвращения она стала другой, «ущербной» и «униженной». Лена это раздражало, и он стал крайне агрессивным по отношению к жене. Кейбл не помнит эпизодов физического насилия, однако их помнит его брат.

Несмотря на то что детские годы плохо сохранились в памяти Кейбла, он не забыл один важный случай, повлиявший на его политические взгляды. Однажды в 1959 г., когда ему было 16 лет, его мать разрыдалась и призналась, что в тот день проголосовала за либералов на всеобщих выборах. С того дня они сформировали тайную либеральную ячейку в доме Кейблов.

Хотя некоторым публичным выступлениям Кейбла свойственна страстность, он считает, что что-то в его детстве «прижгло» его эмоции. Очевидно, он все же был свидетелем множества родительских конфликтов – он знает, что мама и папа ссорились, но не помнит подобных сцен между ними. Он считает, что закрылся от этих событий и создал для себя сильную психологическую защиту, не желая знать, что происходит.

Положение старшего ребенка определенно означало, что он был свидетелем расстройства здоровья матери и последующего превращения брака в крайне негармоничный союз. Но учитывая степень тирании отца, Кейбл должен был возненавидеть его задолго до того, как мать впала в депрессию. Он не рассказывает о конкретных проявлениях любви матери до депрессии, вероятно, женщина находилась в этом состоянии задолго до рождения младшего сына.

Поскольку детство Кейбла было по большей части безрадостным, он рассказывает о нем с большой долей цинизма. Он занимался спортом и иногда добивался успехов – но не ради собственного удовольствия, а лишь потому, что спорт помогал стать популярным и вписаться в коллектив. По воскресеньям он ходил в баптистскую церковь, прихожанами которой являлись его родители, не пившие и не курившие. Там он цитировал Библию перед другими прихожанами, чтобы произвести на них впечатление своей религиозностью. Во время воскресного визита к бабушке, который он называет кульминацией «недельного цикла скуки», его не должно было быть слышно, только видно. Его наряжали в лучшую воскресную одежду и ругали за малейший признак плохого поведения.

Запертый в такой жизни, оставаясь, по сути, единственным ребенком, он находил удовольствие в вымышленном мире. Он воображал себя охотником за крупной дичью, стреляя по котам и собакам из пневматического ружья. Затем он превратился в героя Второй мировой войны, выслеживающего шпионов, – однажды у него даже случились неприятности с полицией, когда он стал стрелять по окнам соседей. Это еще один интересный пример того, что у большинства из нас существует много «я». Хороший мальчик Винс имеет другой набор мозговых волн и химических веществ, чем вымышленный герой, – так же как Джордж (из предыдущей главы) был одной личностью в школе и другой – дома, или подобно прилежной студентке Дафни, мозг которой химически отличался от мозга сексуально активной Дафни. Но Кейбл крайне редко совершал проступки. Большую часть своего детства он старался угодить отцу и учителям.

Его «я» было разделено: на первом плане почти всегда находился неэмоциональный Кейбл, стремящийся всем угодить, а внутри был спрятан бунтарь, ненавидящий отца, вместе с выдуманным охотником, убивающим опасных (неонацистских) животных.

Душа Кейбла как политика дробилась на две части:

1. Консерватор = Лен = Гитлер = в заложниках у тирана.

2. Либерал = Эдит = бунт против Консерватора и все, что он означает = Двойной агент, предающий отеческий дом.

Теперь становится понятной его странная политическая позиция. Из страха перед отцом Кейбл оставался верен некоторым принципам консерваторов, самый заметный из которых – нерегулируемая рыночная экономика. Также он поддерживал некоторые начинания либералов, выступая в роли шпиона вместе со своей матерью и из ненависти к отцу. То есть в профессиональной политической карьере он продолжал играть роль, которую играл в семейной политике. Его брат сделал успешную карьеру в бизнесе. Думаю, можно с уверенностью предположить, что если бы братья родились в другом порядке, то Кейбл был бы сейчас бизнесменом, а его брат – известным политиком. Вот насколько важно положение в семье для определения причины индивидуальных различий. Его брату тоже доставалось от родителя, однако отец в значительно меньшей степени связывал свои неосуществленные надежды с младшим сыном.

Теперь вы можете видеть, насколько сильно порядок рождения влияет на роль, которую вы играете в семейной «драме». Но не менее очевидно, что есть и другие факторы, такие как пол.

Как вы думаете, родители обращались бы с вами по-другому, будь вы другого пола? Конечно.

Родители по-разному реагируют на мальчиков и девочек с самого их рождения{224}. В качестве простого эксперимента можно одеть младенца-мальчика в розовое, а девочку – в голубое и понаблюдать за реакцией незнакомых людей. На кроху в розовом прольется поток «женских» прилагательных, вроде «сладкая», «хорошенькая» и т. д., а младенец в голубом получит более «мужские» комплименты, например «храбрый» и «озорной». Отцы смелее играют со своими маленькими сыновьями, подбрасывая их вверх, и нежнее обращаются с дочерями. Как только родители узнают пол будущего ребенка, начинает работать механизм проецирования.