— Ладно. Где встретимся?

— Я сам к вам приду.

— Давай. Ждем.

Бабай лично вышел встречать гостя. На посту стоял Гондурас, и командир велел ему смотреть зорко.

— Гость у нас. Смотри не прозевай, — сказал он с напускным равнодушием, но про себя напрягся: не хотелось ему ударить в грязь лицом перед москвичами. И не ударил! Он и сам внимательно смотрел по сторонам, но первым заметил пришельца все-таки Гондурас.

— Командир, — позвал он. — Смотри! Идет. Бабай широко улыбнулся, что делал не часто.

— Привет, привет! Ждем. Проходи! Поешь?

Даня тоже заулыбался в ответ, однако пройти и покушать отказался:

— Нет, извини. Некогда. Решил сразу два дела сделать: к вам заглянуть и вон там посмотреть, поисследовать, что творится.

Он кивнул в сторону бывшей Олимпийской деревни.

Бабай подумал, что под словами «к вам заглянуть» скрыто желание доброго соседа узнать, как живется-дышится здесь новым его соратникам. Это приятно тронуло уфимского командира, и он постарался по максимуму отметить позитивы жизни на «Юго-Западной».

— Живем как короли на именинах! — блеснул он эрудицией в конце рассказа. — Точно, Гондурас?

Фраза про королей, естественно, была позаимствована у Очкарика.

Гондурас все подтвердил энергичным кивком и кратким:

— Точно!

Даня выслушал это, тоже кивнул, сказав искренне:

— Очень рад. Хорошо, что у вас так вышло... Но знаешь, я хотел кое о чем посоветоваться.

— Со мной? — Бабай чуть удивился.

— Ну конечно.

Бабай почесал пальцем в ухе, затем пятерней в затылке. Он почувствовал себя польщенным.

— Ладно, слушаю.

— Тут вот какое дело. Понимаешь, что-то кажется мне странным, как мы лихо громим врагов. В тот день, помнишь, когда вы появились?.. Разнесли вдрызг. Сейчас вот тоже... А ведь у них и вправду магические приемы всякие есть. И неслабые. А нам они — хоть бы хны. Тебя это не удивляет?

— Ну кто его знает. — Бабай пожал плечами, повспоминал. — Да ведь и мы их там у себя тоже били в хвост и в гриву... — Здесь он, правда, смутился и заскромничал. — То есть боестолкновение, по сути, одно было, но вообще справлялись мы неплохо.

— Вот! — обрадовался Даня. — Вот именно. Это я и хотел обсудить. Понимаешь, все данные указывают на то, что их магия долбаная не срабатывает. Понимаешь?! Не срабатывает здесь, с нами. Я уверен, что они пытались ее применить. Уже после того боя на Профсоюзной, когда вы оказались здесь.

— Пытались, думаешь?

— Уверен! Уж я-то эту сволочь знаю. И раздавили б нас в лепешку, если бы...

— Если бы что? — Бабай загорелся интересом.

— Если бы у нас не было защиты от этого. Понимаешь?

— Вроде да. — Бабай ухмыльнулся. — Ты хочешь сказать, что нас что-то защищает, но что — не знаешь. И хочешь выяснить.

Даня рассмеялся:

— Верно! Не знаю. То есть отчасти знаю, вот. — Он расстегнул куртку, рубаху и показал приятелю свой нагрудный крест.

— Что это? — заинтересовался Бабай.

— Это... ну как бы амулет такой. Мне его мать когда-то повесила в детстве. Очень давно уже... Вот он, я знаю, обладает силой отражать магию ихнюю. Но все-таки одного его недостаточно. Я думаю, что у вас есть что-то такое, чего вы и сами не знаете...

— Я знаю, — сказали сзади. Оба генерала разом обернулись. Гондурас невозмутимо смотрел на них.

— Мне кажется, я знаю, — повторил он.

2

Даня первым опомнился.

— Ну-ка, ну-ка... — заговорил он. — Поведай!

Для Бабая же, знавшего разговорчивость своего подчиненного, такое заявление стало почти чудом, потому он на несколько секунд онемел — и лишь потом обрел дар речи, правда матерной.

— ...! — прозвучало в сыром воздухе. — Нет, я балдею!..

— От чего? — повернулся к нему Даня.

— Да от него! — Бабай ткнул в Гондураса пальцем. — Он же у нас и слова не скажет сам. Великий немой!

А этой фразы Бабай не знал совсем — вторично изобрел ее в порыве вдохновения.

Виновник переполоха невозмутимо молчал.

Бабай готов был еще восхищаться метаморфозой, но Даня быстро вернул беседу в нужное русло.

— Погоди, — сказал он. — Так что ты хотел сказать?

Пришлось Гондурасу пуститься в самую длинную в его жизни речь.

Ты сказал, — начал он, — вот амулет на шее... Это было предисловие.

— Да, — согласился Даня. — А что?

— Да у меня так же. Только не на шее, а книга. Написано. Вот.

Он сунул руку в недра своих одежд и извлек оттуда небольшую кожаную папку.

— Вот. Здесь. Ношу с собой. — И открыл папку. — Видали? Вот она. Это один старик мне дал. Вот как тебе мать эту штуку...

— Крест.

— Ну да. А мне вот книгу. Называется Коран. И далее таким же телеграфным стилем Гондурас поведал о следующем.

Когда он был мальцом — лет десять, не больше, — еще был жив в их группе один старый-старый дед. То есть, может, он и не был таким уж реликтом, но десятилетнему пацану казался, конечно, динозавром.

— Эй, балам[1], — сурово сказал старец. — Татарский знаешь?

— Чего?

— Э-э... — огорчился дед. — Ладно, давай по-русски...

И по-русски рассказал нечто удивительное.

В их роду из поколения в поколение, от мужчины к мужчине переходила уникальная реликвия: половинка рукописного Корана, собственноручно переписанная святым, жившим в Сирии в XI веке. Почему половина — теперь уже невозможно сказать. Равно как и то, какими путями половина книги перекочевала с Ближнего Востока на Южный Урал. История — штука странная, даже необъяснимая.

Рукопись почиталась священным чудом. Она оберегала род от напастей. Она не давала роду угаснуть. Она не дала последнему его представителю погибнуть в катастрофе. Он был немолодым уже человеком, но уцелел и выжил.

Однако в кровавой буре сгинули его наследники: дети и внуки. Кому передать священный текст?.. На какое-то время даже пришло отчаяние. Но потом, здраво рассудив, он решил, что негоже впадать в оторопь. Раз так вышло, то надо передать реликвию кому-то далее. Прошли годы — и вот он выбрал мальчишку.

— А почему тебя? — спросил Даня.

— Не знаю, — Гондурас пожал плечами. — Я спокойный всегда был. Может, потому.