– Сержант, две группы человек по пятьдесят, а то и больше, берут нас в клещи.

Скоморохов сплюнул, матерно выругался, приказал:

– Занять круговую оборону. Пулемет направить в сторону неприятельских позиций! Карапетян, Милованцев, на левый фланг! Голота, со мной на правый! Трошкин, Щербеня, помогаете флангам и прикрываете тыл! Огонь открывать по команде!

Трошкин метнулся к Скоморохову, упал рядом, ухватил за рукав, заговорил подрагивающим нервным голосом:

– Ты чего, сержант!? Хочешь, чтобы нас всех здесь положили?! Уходить надо!

Скоморохов отдернул руку, посмотрел на него холодным взглядом, строго сказал:

– Отставить панику! Бежать предлагаешь? Да нас скорее положат, если мы фрицам спины свои покажем!

Голота ткнул в бок Трошкину стволом автомата:

– Ты шо, сука, в штаны наложил, фраер дешевый. Только подумай смыться, я из тебя решето сделаю!

Трошкин зло глянул на Голоту.

– Тебе не впервой в своих стрелять.

Смуглое лицо Голоты побледнело.

– Чего-о! Да я тебя, падла, зараз прикончу!

– Отставить! – сорвался на крик Скоморохов. – Приготовиться к бою!

Все штурмовики заняли свои места, затихли, напряженно взирая, как к ним перебежками приближаются фигурки немецких солдат.

«Опять окружение!» – страшная мысль заставила Андрея содрогнуться. Вспомнились бои в окружении в сорок первом. Голота словно прочитал его мысли:

– Не хватало еще в конце войны снова в плен попасть. Я лучше себя гранатой вместе с этими фраерами подорву, но в плен не сдамся…

Очередь из ППШ заставила их оглянуться. Преждевременный выстрел произвел Трошкин. Бывший майор интендантской службы занервничал, нажал на курок и тем обнаружил себя и своих товарищей. Теперь ждать подходящего момента смысла не было. Скоморохов скомандовал:

– Огонь!

Отрывисто застрекотал ручной пулемет, в унисон ему застрочили автоматы. Немцы залегли, открыли ответный огонь, им помогли пулеметы дотов. Над головами бойцов засвистели пули, они заставляли прижиматься к земле, не давали поднять головы. Отвечать на выстрелы немцев становилось все труднее. Голота высунулся из-за кочки и тут же уткнулся лицом в грязный пористый снег. Пули взрыхлили кочку, срезали ветку с куста. Голота повернул голову к Скоморохову.

– Похоже, сержант, каюк нам. Головы не поднять, а фрицы совсем рядом.

Немецкие солдаты под прикрытием пулеметов перебежками приближались к ложбинке.

– Трошкин! Куды! Назад, чертяка!

Крик Наума Щербени заставил Скоморохова обернуться. Трошкина рядом с Щербеней не было. Тихон Мокеевич широкими тяжелыми шагами бежал в сторону позиций роты.

«Не выдержали нервы у интенданта! Струсил!» – подумалось Андрею. Трошкин словно услышал мысли сержанта, дернулся, остановился. Но его остановили не мысли Скоморохова, а немецкие пули. В следующий миг его голова, орошая снег мозгом и кровью, разлетелась на куски, подобно разбитому переспелому арбузу. Ноги бывшего интенданта подогнулись, массивное тело повалилось в снег.

– Ой, дурак! – вырвалось у Скоморохова.

Голота сплюнул.

– Собаке – собачья смерть! Хорошо, что не к немцам сдаваться побежал.

Просвистевшая над головой пуля заставила его опустить голову.

– Вот сволочи.

Огонь становился плотнее, немцы всё ближе. Вскрикнул и затих один из пулеметчиков. Скоморохов окинул взглядом тех, кто остался в живых:

– Слушай меня! Приготовить гранаты! По команде, все вместе, бросаем их в немцев и открываем огонь!

Андрей быстро выглянул из-за кочки, прикинул расстояние до немецких солдат. Пора! Гранаты одна за другой полетели в немцев, взрывы сменил огонь из ручного пулемета и автоматов. Немцы попятились, залегли в ста метрах от ложбины, на снегу осталось не меньше десяти недвижимых тел их сотоварищей, убитых и раненых. Не обошлось без потерь и в отделении – две немецкие пули прошили плечо и грудь Наума Щербени. Пользуясь передышкой, Милованцев успел его перевязать, но боец из него был теперь никудышный. К тому же жуткая боль отправила его в полузабытье.

Отчаянное сопротивление бойцов Красной армии остановило солдат вермахта ненадолго. Не прошло и десяти минут, как немцы снова пошли в атаку, знали, что штурмовиков в ложбине немного, а времени для их уничтожения мало. Горстка красноармейцев задерживала контратаку немцев, нацеленную на возвращение потерянной прежде позиции. Перебежками они приближались к бойцам отделения Скоморохова. Теперь у штурмовиков почти не осталось патронов и гранат. Но их в достатке было у немцев. Один из них метнул гранату. Взрыв оглушил Скоморохова, в ушах зазвенело. Слух вернулся через несколько секунд. Андрей понял, что не слышит стрекота ручного пулемета. Он посмотрел на пулеметчика, тот лежал без движения. Скоморохов вскочил, прыжком бросился к пулемету.

Немцы рванулись к ложбинке, когда пулемет заговорил снова. Меткие очереди заставили их упасть на снег. Они не знали, что это были последние патроны, выпущенные Скомороховым из пулемета. Андрей посмотрел на Голоту. Арсений держал в руках гранату, у него она была тоже последней. Скоморохов вспомнил слова одессита: «Я лучше себя гранатой вместе с этими фраерами подорву, но в плен не сдамся». Похоже, он решил свершить задуманное. Андрей перевел взгляд на Милованцева и Карапетяна. На щеке Милованцева кровавая царапина, в руках, как и у Голоты, граната. Лицо у ленинградца бледное, взгляд решительный. Сурен Карапетян сжимал в правой руке нож, его вид, наоборот, показался Скоморохову несколько отрешенным. Глядя на товарищей, он понял одно – сдаваться никто не будет. Все приготовились к смерти. Рядом постанывал Щербеня. Андрею показалось, что сквозь его стон и звуки выстрелов он отчетливо слышит хруст веток под ногами приближающихся немцев. Это приближалась смерть. Как было обидно умирать, когда до границ Германии оставалось совсем немного. Вдруг ухо уловило быстро нарастающий рокот танковых двигателей и многоголосое «ура!», он шел со стороны седьмой траншеи, занятой их ротой.

«Наши!» – забилась в голове радостная мысль.

– Наши! – громко произнес вслух Голота, и выглянул из-за кочки. – Бегут фрицы, сержант! Бегут, якорь им в дышло!

Батальон, поддержанный танковым десантом, а вместе с ним и рота Коробкова перешли в наступление. Танки быстро уничтожили огневые точки, а штурмовики заняли восьмую траншею.

Поддержать товарищей у бойцов Скоморохова не было сил. Они так и оставались в ложбинке, пока мимо бежала пехота, проезжали танки и самоходки, пока остальные добивали остатки немецких солдат в траншее. Андрей кинул усталый взгляд на Голоту, кивнул в сторону Трошкина.

– Сеня, посмотри, у него письмо должно быть, он вчера семье написать хотел, по возможности надо будет отправить.

Голота заерепенился: