согласился отец. — А как же иначе? Вовсе незачем мне об этом напоминать.

Его голос прозвучал резко и уверенно, совсем как в былые времена.

Я спросил:

— Скажите, сэр, вы знаете человека по фамилии Колдридж?

— Колдридж? Нет.

— Может быть, вы слышали о нем?

— Нет. — Батюшка подался вперед, и я понял, что мыслями он снова в собственном мире. — Но если хочешь, я тебе кое-что скажу.

— И что же?

— Король приближается.

— Едва ли, — заметил я. Взяв чайник, я вылил в чашку оставшуюся на дне теплую воду. — Пейте. Вам нужно согреться.

Батюшка попытался встать:

— Король…

Я осторожно усадил его обратно.

— Какое дело его величеству до простолюдинов вроде нас? А нам до него? Пожалуйста, пейте.

Отец взял чашку, но пить не стал.

— Король явится всем, Джеймс, — и сильным мира сего, и беднякам.

Тут у меня возникли подозрения.

— О каком короле вы говорите, сэр?

— Да уж конечно, не о греховоднике Карле Стюарте, сыне простого смертного! Я о короле Иисусе.

Той ночью я почти не сомкнул глаз. Лежа в постели, я слушал храп спавшего рядом отца.

Перед рассветом я ненадолго задремал, и разум мой перенесся туда, где границы между прошлым и настоящим размыты и где обитают и сладкие грезы, и ночные кошмары. Вернувшись в детство, я снова шагаю к воротам Уайтхолла, обрамленным двумя высокими башнями. Черно-белая кирпичная кладка напоминала шахматную доску. Однако, как ни высоки были ворота, над ними возвышалось массивное здание из камня и стекла, раскинувшееся слева параллельно стене.

Справа тоже тянулись стены, и, таким образом, толпа оказалась зажата со всех сторон: выйти можно было только тем же путем, каким мы пришли. Солдаты выстроились вдоль стен, а особенно большая группа собралась возле высокого здания. Шлемы и нагрудники так и сверкали. Красные кушаки напоминали яркие кровавые полосы.

Какой-то мужчина сообщил:

— Он уже здесь, господин Марвуд.

— Где? — спросил отец.

Мужчина указал на массивное здание, возвышавшееся у него за спиной:

— Там. В Банкетном доме.

— Скоро начало?

— Никто не знает. — Мужчина кивнул в сторону задрапированного черной тканью помоста у стены особняка. — Его выведут сюда.

Время шло.

Я мерз все сильнее и сильнее. Толпа пребывала в постоянном движении, и меня, маленького и неугомонного, то и дело толкали или наступали мне на ноги. Я проголодался. При одном упоминании о Банкетном доме мой рот наполнился слюной. Внутри наверняка собрались знатные леди и джентльмены, а также командиры солдат — капитаны и полковники, и все они вкушают огромные куски мяса, утопающие в подливке на золотых блюдах.

Внезапно все часы вокруг принялись бить. Отец растирал мне руки, согревая их. Он дал мне горбушку от вчерашней буханки хлеба, чтобы я немного перекусил, и отрезал ножом с роговой рукояткой ломоть твердого сыра.

— Молодец, что не капризничаешь, — произнес отец. — А сейчас наберись храбрости, дитя мое, — ради короля Иисуса.

Глава 19

Джон навис над госпожой Ноксон. Щеки раскраснелись, подбородок выпячен.

— Клянусь, госпожа, этот человек шел за мной.

— Глупости! Поставь пока сундук в углу рядом с комодом.

Слуга опустил сундук Джема на кухонный пол и выпрямился, вытирая руки о штаны. Он протянул хозяйке ключ от сундука и только тогда прибавил:

— А все-таки он за мной шел.

Для молчаливого Джона это была целая речь. Кэт, не сводившая глаз со знакомого сундука, теперь посмотрела на слугу. Тот покраснел и улыбнулся ей.

— Кто за тобой шел? — спросила госпожа Ноксон.

Тот нехотя отвел взгляд от Кэт:

— Тощий мужчина. От Барнабас-плейс следом тащился, потом по всей Феттер-лейн, и на Флит-стрит я его тоже видел.

— Ему просто было нужно в ту же сторону. Обычное дело.

Джон выпятил подбородок еще сильнее:

— Уж я-то различаю, когда просто так идут, а когда следят.

— Кому надо за тобой следить?

— Мужчина был в зеленом камзоле? — уточнила Марджери.

Госпожа Ноксон едва не испепелила служанку взглядом, возмутившись, что та посмела вклиниться в разговор.

Однако Джон закивал.

— Да, верно. — Он снова обратился к госпоже Ноксон: — Теперь верите, госпожа? Марджери тоже его видела.

Госпожа Ноксон нахмурилась:

— Где? Ты весь день из дому не выходила.

Марджери ответила:

— Я поднималась наверх за чистым передником, госпожа, и случайно выглянула в окно.

Кэт предположила, что никакой случайности тут нет: Марджери высматривала Джона. Вот что творит с людьми любовь — превращает их в дураков.

— И что ты увидела? — поторопила госпожа Ноксон.

— Молодого человека в зеленом камзоле, госпожа. С виду неприметный — веди он себя как обычный прохожий, я бы его не запомнила.

— Он был хорошо одет?

Марджери покачала головой:

— Нет, похож на секретаря или лавочника. Из-под полей шляпы лица было не разглядеть. Но Джон прав, он и впрямь худосочный.

— Тощий, как прут. Захотел бы — пополам его переломил, — вставил Джон.

— Он встал у водокачки, — продолжила Марджери, решив воспользоваться тем, что оказалась в центре внимания. — Достал из кармана книжечку и что-то записал.

— Явно задумал недоброе, — с уверенностью сделал вывод Джон. — Иначе для чего ему за мной красться? Того и гляди перережет нас всех в собственных постелях.

— Хватит нести околесицу, Джон, — вмешалась госпожа Ноксон. — Только не говори, будто веришь в эту чепуху.

— Я верю своим глазам, госпожа. И ладно бы я один его видел! Наша Марджери тоже этого проходимца приметила.

Госпожа Ноксон обвела взглядом лица окруживших ее слуг:

— Хорошо. Объявится снова — скажете мне.

— Сломал бы его, как прутик, — с уверенным кивком повторил Джон, улыбаясь Кэт. — Раз — и пополам.

— Лучше делом займитесь, ужин для господина Хэксби сам себя не подаст, — сердито бросила госпожа Ноксон. — За работу, прохвосты ленивые!

Позже, когда убрали со стола, Джон отправился во двор, где в пристройке его ждал соломенный тюфяк, а Марджери, жалуясь на головную боль, вскарабкалась по лестнице на чердак, госпожа Ноксон вышла из своей комнаты.

Кэт стояла на четвереньках у очага, сгребая золу.

— Все, как я и думала, — понизив голос, сообщила госпожа Ноксон. — В сундуке одно барахло, да и того раз-два и обчелся. Хотя чему тут удивляться? Бедного дядю еще в могилу не опустили, а в Барнабас-плейс слуги-пройдохи уже прикарманили все ценное!

Кэт поднялась с пола,