невозможно отделить сексуальность и любовь от потребительской и технологической сфер, в которых они проявляются. Сексуальное желание создает экономическую ценность, в то время как предметы потребления тесно связаны с возбуждением сексуального желания. В совокупности сексуальные и экономические формы действия создают то, что я называю гиперсубъектом, субъектом, который определяется интенсивностью возникновения потребностей и желаний и практикой их удовлетворения. Гиперсубъективность, однако, основана на парадоксе: она активизирует онтологическую неопределенность, неуверенность в самой природе личности. Онтологическая неопределенность формируется тремя процессами: формированием ценности, установлением стоимости и обесцениванием — все три определяются все еще мощным экономическим и символическим господством мужчин над женщинами. Эти три процесса одновременно являются экономическими, когнитивными и культурными; они знаменуют собой новый этап в истории капитализма и интимных отношений.

Ценность не свойственна предметам, а является результатом социальных отношений273. Формирование ценности — это процесс образования стоимости с помощью экономических или символических механизмов (например, выставление работ художника в национальном музее повышает экономическую ценность его искусства). Установление стоимости — это деятельность по оценке, сравнению и измерению стоимости объекта274. Формирование ценности и установление стоимости являются сопутствующими социальными процессами (коллекционер произведений искусства или кредитное рейтинговое агентство занимаются одновременно и тем, и другим). Таким образом, обесценивание — это процесс снижения стоимости с помощью символических механизмов в виде речевых актов влиятельных субъектов275 или экономических механизмов, таких как перепроизводство, когда предложение товара превышает его спрос. Формирование ценности, установление стоимости и обесценивание тесно связаны с усилением субъективности и ее растворением в капиталистической культуре276. Эти процессы опосредованы потребительским рынком, интернет-технологиями и медиаиндустрией и оказывают взаимное влияние на формирование друг друга.

Ценность тела

Как утверждали социальный психолог Рой Баумейстер и феминистка Паола Табет, во всех обществах, где женщины не имеют социальной и экономической власти, они продают свою сексуальность власти мужчин277. Именно это Табет называет экономико-сексуальным обменом. В таких обществах женщины обменивают свои сексуальные услуги мужчинам, которые осуществляют над ними свою власть, на разного рода вознаграждения, обычно на длительное ухаживание и брак, а также на подарки, предполагаемые во время свиданий, или на деньги, предусмотренные за занятие проституцией278. После 1970-х годов и в более поздней потребительской экономике произошли два важных изменения. Благодаря противозачаточным таблеткам сексуальный доступ к женщинам стал практически беспрепятственным, не требующим ни очень высоких затрат от мужчин, ни брака, ни ухаживания, ни даже установления близких личных отношений279. Кроме того, сексуализация женских тел, осуществляемая средствами массовой информации и индустрией моды, создала огромную экономическую выгоду, отвечающую в основном (хотя и не исключительно) интересам мужчин. По словам Кэрол Пэйтмен, «идет крупномасштабная торговля женскими телами, исчисляемая миллионами долларов»280 (и, судя по всему, счет скоро пойдет на миллиарды).

Хотя ранние освободительные движения представляли себе свободную сексуальность как в основном некоммерческий, немонетизированный аспект личности, сексуальность одновременно стала и оплачиваемым, и неоплачиваемым источником прибавочной стоимости для целого ряда отраслей, контролируемых мужчинами.

Формирование экономической ценности женского тела стало возможным благодаря тому, что оно превратилось в коммерчески реализуемую визуальную единицу. И началось распространение новых норм привлекательности через обширную сеть индустрий. С начала XX века средства массовой информации и промышленный комплекс моды и косметики с невиданным размахом распространяли образы красивых и модных женщин281. Эти образы создали новые нормы привлекательности, которые превзошли классовые дресс-кодексы и обрели межклассовую привлекательность благодаря тому, что социолог Эшли Мирс называет the look, «визуальными свойствами»282, комбинацией стиля одежды, очарования и телесных форм. Look — это коммерчески реализуемые ценные качества, которые находятся в обращении в экономике образов. Из этого следует, что тело индивидуума благодаря процессу спектакуляризации превратилось в полноправный коммерческий товар, в образ, подражающий публичным телесным образам и воспроизводящий их.

Процедуры самопроизводства и самопрезентации всегда отражают господствующие экономические и культурные интересы своего времени283. Сексуальная привлекательность представляет собой новый способ привлечь к себе внимание с помощью медийных визуальных символов и предметов потребления. А сексуальное тело, в свою очередь, занимает центральное место в «широко распространенном увлечении сексом и откровениями сексуального характера в печатных, теле- и радиовещательных средствах массовой информации»284. Как удачно заметил Амбруаз, тот самый мужчина, которого я цитировала в предыдущей главе:

АМБРУАЗ: Мы с приятелями очень часто созваниваемся друг с другом и говорим: «Это невозможно, на улицах так много шикарных девушек, невероятные попки, умопомрачительные груди, женщины с потрясающим телом в облегающих платьях или джинсах, они так восхитительно сложены и знают, как показать себя во всей красе», — и это я называю уличной безысходностью. Знаете ли, и так каждый день приходишь вечером домой и чувствуешь, что так нельзя, что это невозможно. Все эти сексуальные соблазны. Все эти великолепные женщины. Просто невозможно.

Фланёр (любитель праздных прогулок. — Прим. пер.) Вальтера Беньямина прогуливался по улице, которая в контексте развития нового архитектурного дизайна, экспозиции товаров в витринах, а также вследствие сексуализации объектов становилась настоящим зрелищем:

Благодаря массам сексуальный объект впервые получил возможность одновременного отражения в сотне различных соблазнительных форм. Помимо этого, рыночная привлекательность сама по себе может стать сексуальным стимулом, и это влечение возрастает всякий раз, когда избыточное предложение женщин на рынке подчеркивает отношение к ним как к товару. В более поздний период мюзик-холл своей демонстрацией девушек в совершенно одинаковых платьях явно способствовал внедрению товаров массового производства в сексуальную жизнь обитателей больших городов285.

Как точно замечает здесь Беньямин, сексуальный объект, отраженный во множестве версий самого себя, распространяется в потребительской культуре, которая эротизирует продвижение и продажу товаров. Современный фланёр, такой как Амбруаз, — это сексуальный зритель, воспринимающий женские тела как объекты потребления, как выставленный на продажу сексуальный товар286. Этот зритель рассматривает тело как визуальный объект, обладающий признаками сексуальности, и воспринимает потребительскую сферу как непрерывный будничный поток сексуального желания, заполнивший атмосферу городского общественного пространства287.

«Сексапильность» — это результат новых идеологий сексуальности как товарной формы и личности как образа. Для выявления и демонстрации сексапильного тела и привлечения к нему внимания сексуальность прибегает к помощи потребительских товаров. Она указывает на (желанное) обнаженное тело с помощью одежды, под которой угадываются его соблазнительные очертания. Быть сексапильным значит надевать на себя определенные виды одежды (джинсы, например), которые носят определенным образом (плотно прилегающими к