Апостолы Петр и Павел, по всей вероятности, умерли в 64 году нашей эры во время страшной резни, начатой по повелению Нерона вслед за пожаром в Риме; пожар этот произведен был по его же распоряжению, но он обвинил в нем христиан именно с целью насладиться зрелищем новых казней. Святой Иоанн написал свое «Откровение» в 69-м году. Кровавое зарево освещает собой все царствование Нерона, так что мученичество является в это время самым естественным видом доблести. По-видимому, и само это Откровение написано под влиянием великого ужаса перед жестокостями Нерона, который представлялся антихристом, предшествующим скорому и последнему уже пришествию Христа. Между тем, всюду усматривались предвестия ужасных событий. Кометы, падающие звезды, затмения, кровавые дожди, появление неслыханных чудовищ, землетрясения, голод, моровая язва и, наконец, иудейская война, окончившаяся разрушением Иерусалима — все эти ужасы произошли в такой короткий промежуток времени (от 64 до 69 год), что кажется еще никогда не соединялось вместе столь громадного числа несчастий и жестокостей. Немногочисленная община последователей Иисуса, по-видимому, была совершенно разбита и рассеяна. В Иерусалиме невозможно было уже оставаться. Ужасы новейшей французской истории, убийства 1793-го года и коммуна 1871 года не могут дать и понятия о том, что происходило во время иудейской войны. Появились лжепророки, стремившиеся пополнить существовавшие предсказания. Между тем Везувий подготовлял свое страшное извержение, последовавшее в 79 году, и уже в 63 году Помпеи были разрушены сильным землетрясением.

Таким образом, все признаки конца мира были налицо и не оставалось в этом отношении желать ничего больше.

Но буря, разразившаяся после этой грозы, мало-помалу затихла; страшная иудейская война была окончена; Нерон пал жертвой заговора Гальбы. С воцарением Веспасиана и Тита начались мир и спокойствие; войны прекратились; шел 71-й год нового летосчисления… Мир все еще продолжал существовать, хотя будущая скорая и окончательная гибель всего мира остается вне всякого сомнения, она даже довольно близка, но ее окружает какой-то густой туман неопределенности, в котором исчезал и терялся не только буквальный, но даже и иносказательный смысл пророчеств. Тем не менее ожидание кончины мира не прекратилось.

Святой Августин посвящает 20-ю главу своей книги Град Божий, вышедшей в 426 году, описанию обновления мира, воскресения мертвых, последнего суда и нового Иерусалима; а в следующей, 21-й главе занимается описанием вечного адского огня. Этот Карфагенский епископ, живший перед гибелью Рима и Римского государства, как будто уже видит первое действие начавшейся драмы. Но Царство Божие должно было продолжаться еще тысячу лет, и только после этого могла начаться власть Сатаны.

Святой Григорий, епископ Турский, умерший в 573 году, первый историк франков, начинает свое повествование следующими словами: «Прежде чем описывать битвы царей с враждебными народами, я чувствую желание изложить мое верование. Страх, производимый ожиданием близкой кончины мира, заставляет меня собрать в моей летописи все уже истекшие года, чтобы всякий мог ясно видеть, сколько лет прошло от начала мира».

Христианское предание переходило от поколения к поколению, от веков к векам, несмотря на то, что жизнь природы не оправдывала подобных опасений. Всякое несчастное происшествие стихийного характера, всякое землетрясение, моровая язва, голод, наводнение, всякое внезапное явление в виде затмения, кометы, грозы, бури и случайной темноты рассматривалось как предсказание, как предвестие надвигающейся окончательной гибели. Христиане, подобно листьям, колеблющимся при малейшем дуновении ветерка, трепетали благодаря постоянной мысли о близости последнего суда, и проповедники весьма успешно поддерживали этот мистический страх.

Между тем поколения одни за другими сходили со сцены истории и заменялись новыми, так что явилась надобность более точным образом определить понятие о всемирной истории. В это время в уме толкователей очень прочно засела мысль о тысячном годе. Появилось несколько сект «милленеров», тысячелетников, веровавших в то, что Иисус Христос со своими святыми будет царствовать на земле в продолжение тысячи лет, и что только после этого наступит день суда. Это мнение разделяли Папий и Сульпиций Север, так что вскоре оно получило всеобщее распространение. Многие хартии того времени начинались словами: Termino mundi app opinquate…[4] Несмотря на некоторые противоречия, мы полагаем, что почти невозможно оспаривать свидетельства многих историков, и преимущественно Мишлэ, Генри Мартэна, Гизо и Дюрюи, о всеобщем распространении этого верования в христианском мире. Конечно, трудно было бы доказать, что французский монах Герберт, занимавший тогда папский престол под именем Сильвестра II, или французский же король Роберт вели свою жизнь сообразно с этим верованием; но, тем не менее, оно глубоко проникло в сознание всех богобоязненных людей, и следующее место Апокалипсиса служило самой обычной темою многочисленных проповедей.

«По истечении тысячи лет сатана выйдет из своей темницы и соблазнит народы четырех концов земли… Книга жизни откроется; море отдаст своих мертвецов; бездны ада возвратят свои жертвы, и всякий будет судим Сидящим на лучезарном престоле… И будет тогда новое небо и новая земля».

Море отдаст своих мертвецов

Один тюрингенский отшельник Бернар избрал предметом своих проповедей именно эти загадочные слова Апокалипсиса и всенародно предсказал кончину мира на 960-й год. Это был один из самых деятельных распространителей нового пророчества; он назначал даже и роковой день конца мира, утверждая, что это случится в тот год, когда Благовещение совпадет с великой пятницей, и произойдет в этот именно день. Такое совпадение должно было случиться в 992 году.

После него корбийский монах Друтмар вновь предсказал разрушение и гибель земли на 25-е марта 1000-го года. Распространенный этим предсказанием страх был так велик, что в этот день во многих городах народ заперся в церквах, теснясь вокруг останков святых, и оставался там до полуночи, ожидая наступления страшного суда и желая умереть у подножия креста.

К тому же времени относятся многие пожертвования с благочестивыми целями. Пораженные ужасом люди отказывали свои земли, свое имущество монастырям… которые охотно принимали все это, хотя и не переставали проповедовать близкий конец всего, что находится в этой грешной «юдоли» земной. До нас дошла очень любопытная подлинная летопись, писанная одним монахом Раулем Глабером в 1000 году. На первых ее страницах мы читаем: «Сатана скоро будет спущен со своей цепи согласно пророчеству св. Иоанна, так как тысяча лет уже исполнилась. Об этих-то годах мы и будем говорить».

Конец десятого века и начало одиннадцатого отмечают собой действительно странную и зловещую эпоху. С 980-го по 1040-й годы грозный призрак Смерти как будто распростер свои мрачные крылья над несчастною Землей. Во всей Европе царили голод и мор. Сначала свирепствовала какая-то «огневица», сжигавшая члены тела, которые потом совершенно отваливались. Тело больных как будто ожигалось огнем, отделялось от костей, как обваренное, и начинало гнить. Несчастные страдальцы валялись по дорогам, ведущим к разным святым местам, осаждали церкви, набиваясь в них и заражая воздух нестерпимым смрадом; здесь же они наконец и умирали вокруг священных реликвий. Эта страшная моровая язва унесла более сорока тысяч жертв в Аквитании и разорила весь юг Франции. Затем наступили голодные годы, от которых страдала то та, то другая часть христианского мира. В продолжение семидесяти трех лет, с 987 по 1060 годы насчитывается сорок восемь голодовок и эпидемий. Нашествие венгров с 910 по 945 годы напомнило собой ужасы кровожадного Аттилы: от замка до замка, от города до города местность была до такой степени разорена и опустошена, что поля оставались без обработки. В течение трех лет почти беспрерывно лили дожди, так что нельзя было ни сеять, ни жать. Земля не давала больше ничего, и ее забросили. «Мера хлеба, — пишет Рауль Глабер, — продавалась не меньше как за шестьдесят золотых монет; даже богачи похудели и побледнели; бедные глодали древесные корни, и многие решались питаться человеческим мясом. По большим дорогам сильные нападали на слабых, рубили их на части, жарили и ели. Некоторые заманивали детей, обещая им яйцо или яблоко, и затем пожирали их. Это безумие, это бешенство дошло до такой степени, что какой-нибудь дикий зверь находился в большей безопасности, чем человек. Дети убивали своих родителей, чтобы их съесть, а матери пожирали собственных малюток. Обычай есть человеческое мясо укоренился до такой степени, что нашелся торговец, решившийся выставить такое мясо на рынке… Он не отрицал обвинения и был за это сожжен живым. Другой несчастный ночью вырыл это самое изжаренное мясо и наелся его, за что в свою очередь также был сожжен».