22 октября Лайонел получил от Хардинга письмо, написанное на бланке Букингемского дворца. На конверте стояла пометка «секретно». Хардинг писал: «Я давно уже ничего о Вас не слышал, но надеюсь, у Вас все хорошо. Пишу, чтобы сообщить, что в обозримом будущем Ваши услуги, скорее всего, понадобятся, потому что (это только для Вашего сведения) королю предстоит выступить на открытии парламента».

Речь планировалась на 12 ноября, и за два дня до нее Лог прибыл во дворец. Пообедав с Хардингом и несколькими придворными, в половине третьего он приступил к занятиям с королем. «Он выглядел помолодевшим, голос звучал глубже, осанка стала прямее, – записал Лог в дневнике. – Он рассказал, что много пользы ему принесло интенсивное лечение позвоночника и спины между лопатками». Они прошлись по тексту, по воспоминаниям Лога, набору «обычных, стереотипных предложений, без которых нельзя было обойтись». Он не удержался от нескольких незначительных изменений. «“Беспокойство” (apprehension) пришлось вычеркнуть», – писал он, скорее всего, потому, что королю было бы трудно с ним справиться. Лог уже собрался уходить, но король сел и принялся расспрашивать его о хитросплетениях австралийской политики.

Когда в день открытия парламента Лог прибыл во дворец, король рассказал ему, что накануне они с королевой, проезжая по району Чизик, едва не стали жертвами страшной случайности: пулеметчик Филип Джозеф Уорд, служивший в расчете противовоздушной обороны, три часа ходил по Западному Лондону, хладнокровно стреляя по людям, убил троих и ранил нескольких человек. Уорд, страдавший хроническим расстройством психики, сильно переживал после того, как в 1937 году его исключили из Ассоциации молодых консерваторов Брентфорда и Чизика за неподобающее обращение с девушкой – членом этой же ассоциации, и с тех пор его снедала жажда мести. Первой жертвой пал поверенный, бывший председатель Комитета консерваторов; остальные просто подвернулись ему под руку. «Нам немного повезло, – признался король Логу. – Мы с королевой проехали по чизикской Хай-стрит где-то через полчаса после того, как этот сумасшедший расстрелял там несчастных людей».

Речь короля снова была короткой, как велело военное время, и состояла чуть больше чем из трехсот слов. «Развитие событий в прошлом году укрепило решимость моего народа и моих союзников до победного конца вести войну против агрессора, – начал он. – Я очень хорошо знаю, что мой народ и в дальнейшем будет всем сердцем откликаться на огромные требования, предъявляемые моими вооруженными силами, которым необходимо многое для достижения победы, и что он сделает все, что в его силах, чтобы помочь Советскому Союзу в его героической борьбе». Далее король отметил, что Америка оказывает помощь «в размерах, еще небывалых в истории», дал высокую оценку отношениям с Турцией, приветствовал возвращение на трон эфиопского императора Хайле Селассие, которое состоялось в мае, отдал должное стойкости, с которой народ Мальты переносил авиационные налеты. «Выполнение задачи, стоящей перед нами, потребует от каждого огромных усилий, – сказал король. – Я убежден, что мой народ выкажет такие же мужество и стойкость, с которыми наши предки встречали любую опасность, грозившую нашей стране».

На этом драматические события 1941 года не закончились: 7 декабря японцы атаковали американский флот в гавани Перл-Харбор и на Филиппинах и этим поставили всю мощь Соединенных Штатов на службу союзникам. День был воскресный, и королева слушала радио в своей комнате. Она пошла к королю и сказала ему: «В новостях передали что-то необыкновенное. Японцы разбомбили американцев. Такого не может быть»[125]. Кроме того, они напали на управлявшуюся британцами Малайю и Гонконг. Подробности король узнал от Черчилля на их традиционном ланче во вторник.

На следующий день король с королевой отправились в давно запланированную поездку по шахтерским поселкам Южного Уэльса. 10 декабря они находились в Баргойде, Ласеллза позвали к телефону и он узнал, что у берегов Малайи под ударами японской авиации затонул британский линкор «Принц Уэльский». Не стало и линейного крейсера «Репалс». Спаслось немало из тех, кто был на борту, но и погибло свыше 800 человек. Британское присутствие на Дальнем Востоке получило тяжелейший удар – не было кораблей, способных возместить такую потерю. Король назвал случившееся «национальным бедствием». «Я думал, что приобрел иммунитет к плохим новостям, но эта сильно тронула меня, и, уверен, Вас тоже», – писал он Черчиллю из королевского поезда[126]. На следующий день, 11 декабря, Гитлер совершил свою, наверное, величайшую стратегическую ошибку, объявив войну Америке. Через несколько часов Вашингтон ответил тем же.

В том году, выступая с рождественским радиообращением, король не забыл о трагедиях Перл-Харбора и Малайи; Лог, как всегда, был рядом. «Страшнейший конфликт разгорается на наших глазах и достиг уже пределов Тихого океана, – говорил Георг. – Поистине, это суровое и горестное время». Но главное место в его речи отводилось британской «единой большой семье». «[В ней] все служат друг другу, а в самоотверженном служении общему благу мы находим смысл своей жизни», – сказал он, воздал почести мужчинам, сражавшимся на земле, на воде и на море, и закончил так:

Черчилль провел больше месяца в Канаде и Америке, среди прочих дел встретился с американским президентом впервые со вступления США в войну и в январе 1942 года вернулся в Лондон в приподнятом настроении, что было совершенно объяснимо. Атаками на Перл-Харбор и Манилу японцы без труда достигли того, что не удалось опытному государственному деятелю Рузвельту: Соединенные Штаты вступили в войну на стороне союзников. Черчилль сказал королю, что теперь «он не сомневался в победе, потому что Америке не терпится разорвать врага на части и она готова в полном объеме поставлять людей и материалы; Великобритания и США много месяцев «обхаживали» друг друга и вот, наконец, «заключили брак»[127].

И все-таки пока еще союзники несли чувствительные потери, потому что армия японцев ураганом неслась по Азии. 15 февраля 1942 года, после двухнедельной осады, ей сдался Сингапур – огромный остров-крепость с гарнизоном 60–70 тысяч человек. Черчилль назвал это «величайшим несчастьем в истории британской армии» и впервые почти за два года пребывания на своем посту попал под атаку прессы, публики и палаты общин. Короля очень сердило такое отношение к его премьер-министру. «Хотелось бы, чтобы каждый занимался своим делом, а не бесконечной критикой, но в свободной стране приходится мириться с этим», – писал он своему дяде, графу Атлону, генерал-губернатору Канады[128].