Герберт Мейсон, главный фотограф газеты Daily Mail, снимал разрушения с очень удобного места – крыши особняка Нортклифф-хаус, на улице Тюдор, неподалеку от Флит-стрит. Его фотография под названием «Собор жив» (St Paul’s Survives), опубликованная на первой странице Daily Mail в канун Нового года, изображала невредимый купол собора в клубах дыма, на фоне сполохов пламени. Этот снимок стал как бы эмблемой и в сочетании с лозунгом «Британия не сдается» помог привлечь внимание всего мира к положению Лондона, стоявшего на передовой битвы против нацистов. Лишь утром следующего дня последний очаг пожара взяли наконец под контроль.

Район вокруг дома Логов сильно страдал от обстрелов и в первые месяцы 1941 года – 16 апреля в одной из сильнейших атак на юго-восток Лондона две парашютные мины упали на перекрестке Дартмуд-роуд и Чесмен-стрит, всего лишь в миле южнее Бичгроува. Погиб двадцать один человек – в том числе шестеро полицейских, дежуривших в участке, – а двадцать пять получили ранения. Среди раненых оказался полицейский Чарльз Дженнингз, проживавший вместе с семьей в доме номер 7 по Чесмен-стрит; он дежурил в пожарном расчете на крыше своего участка. Его жена и дочь прятались в «моррисоновском убежище», обустроенном в саду, и остались живы, хотя их дом сильно пострадал.

Война не щадила и работу Лога. Молодые люди, составлявшие большинство его клиентуры, ушли в армию и, естественно, не могли посещать занятия. Жестокие авианалеты отпугивали тех, кто жил за пределами Лондона: они не решались ехать в столицу. Мало того, в октябре прошлого года в соседской роще упала бомба и повредила Бичгроув. В отчаянии 11 января Лог написал в благотворительный фонд, владевший домом на праве собственности, и попросил до конца войны приостановить ежегодную плату за аренду земельного участка, которая составляла 102 фунта 8 шиллингов.

Лог указал также, что из-за повреждения дома вышли из строя дымоходы, отчего стало «очень неудобно растапливать камин: комнаты на несколько часов заполняются дымом». Он спрашивал, возможно ли починить хотя бы один, чтобы сделать обитаемой комнату, где располагались они с Миртл, а также сообщал, что батарея 4,5-дюймовых орудий ПВО, которая располагалась на поле для игры в гольф позади сада и от выстрелов которой всякий раз содрогалась земля, медленно «разрушала» Бичгроув и близлежащие дома. «Долго ли человек сможет вынести эти бомбардировки?» – риторически вопрошал он.

Общество ответило Логу, что с учетом чрезвычайных обстоятельств оно готово снизить размер арендной платы наполовину, то есть на 52 фунта 8 шиллингов, с последующим возвратом долга по ставке четыре процента. Лог, конечно, был благодарен и за это, но высокий процент его неприятно удивил; в ответном письме он отметил, что даже процент на военный заем был гораздо ниже.

И вот 30 января Лог совершенно неожиданно получил от лорда-хранителя королевского кошелька сэра Улика Александера письмо и чек на 500 фунтов стерлингов – в сегодняшних ценах это больше 20 000. «Король распорядился выслать прилагаемый чек на сумму пятьсот фунтов стерлингов; это личный подарок его величества за исключительно ценные услуги, оказанные Вами, – писал Александер. – Король прекрасно понимает, что сейчас каждый в той или иной степени страдает от финансового неблагополучия, и Вы, по-видимому, не избегли общей участи. Его величество надеется, что этот подарок принесет Вам некоторую пользу в нынешнее нелегкое время».

1 февраля Лог ответил Александеру: «Ваше письмо, сопровождающее неслыханно щедрый королевский подарок, пришло сегодня и тронуло меня так, что я не могу этого выразить. Работа с королем была для меня огромной радостью, сама по себе величайшей наградой, а теперь такое неожиданное признание моих заслуг – не что иное, как настоящее чудо».

Через девять дней Лог написал уже самому королю, который тогда был в Виндзоре.

Кое-какая работа все-таки случалась, и у Лога появились даже новые пациенты – и среди них Николас Мосли, второй ребенок лидера английских фашистов от его первой жены леди Синтии Керзон. Через несколько десятилетий Мосли сделался неплохим писателем и рассказал о своем лечении, так что в общих чертах мы можем представить себе, как работал Лог. Дефект речи проявился у Мосли еще в раннем детстве, хотя по-настоящему начал мешать в школьные годы, когда в девять лет ему пришлось встать и отвечать вслух перед всем классом. Потом юному Мосли кто-то дал совет: чтобы избавиться от своей проблемы, нужно говорить медленно и осторожно. Но совет не пошел впрок: он настолько перестраховывался, что еле выговаривал уже чуть ли не все слова. Мать Мосли умерла в 1933 году, за несколько недель до его десятого дня рождения, и аристократические тетушки взяли мальчика под свое крыло. Когда ему исполнилось семнадцать лет, они решили: надо что-то делать. «Скоро меня должны были призвать в армию, и тетушки всполошились, что страшное заикание станет для меня непреодолимым препятствием, – много позже вспоминал Мосли[123]. – Поэтому в последний год учебы в Итоне мне разрешили раз в неделю после утренних занятий ездить в Лондон, к Логу. Там я по часу занимался у него на Харли-стрит».

Мосли вспоминал: «Меня, семнадцатилетнего, тогда просто пленило его обаяние. Он держался очень спокойно и при этом наставительно. Он старался научить меня говорить нараспев, потому что, по его словам, заики не заикаются, когда поют или декламируют. Он просил меня говорить певуче, плавно и ритмично, опуская и поднимая голос. Я выучил наизусть знаменитую речь Уильяма Питта – младшего и до сих пор ее не забыл. Там были такие слова: «“Мне бросают страшное обвинение в том, что я молод”». Лог учил меня говорить так, как будто я выступаю в парламенте. Поэтому я позаимствовал кое-что у Черчилля.

Говорить нараспев при нем у меня получалось легко и непринужденно, но, когда я выходил и ловил такси на вокзал Виктория, по речи меня можно было принять за человека “с приветом”. Я думал: “Да какая разница, кем себя чувствуешь: абсолютным ослом или заикой”. Не мог же я вернуться домой и разговаривать так со своими».